над моими фантазиями. Чего еще ждать от этой липучки, которая как моллюск готова присосаться к любому. Достаточно посмотреть, как летун с ней обращается. Она себе так всю жизнь выдумала! Все самое романтическое случилось с нею во сне.
Неужели так трудно оставить меня в покое? Чем я заслужила все это? Ответа нет.
Мы молча допиваем остывший чай. Нам не о чем говорить. Мы незнакомые и чужие друг другу люди.
Он аккуратно поставил чашку и поднялся:
– Спасибо за чай. Я рад, что вам уже лучше.
Если на меня нашло, то это надолго. Я киваю головой: чего уж там, пожалуйста за чай, и сегодня мне значительно лучше, чем вчера.
– Кстати, пекусь о фамильной чести, признайтесь, Валюша рогат?
Он ответил легко, без тени волнения на лице, глядя мне в глаза, как человек с чистой совестью или непревзойденный актер:
– Не знаю.
– Вот и хорошо.
– Кому хорошо? – нахмурившись, спросил он.
Тут бы успокоиться, но бесенок, не дающий мне спокойно жить, отрезал:
– Всем.
Мне плохо, но я обещаю сама себе: то ли еще будет.
Павел уже давно вернулся из Питера и наверняка успел куда-нибудь слетать. «Послезавтра» прошло две недели назад. Иногда кажется, что плохо мне не оттого, что Павлу так и не пришло в голову поинтересоваться причиной моего отсутствия, а виной всем неприятностям Танюшин Золотой Мальчик, которого я приняла за кого-то другого, такого знакомого и желанного.
В аудитории уже не пахнет краской, теперь холодно и неуютно. Студенты, как обычно, выглядят сонными и очень измученными. Первый курс, еще не привыкли, не настроились и не могут понять, что делать со свалившейся на голову свободной и взрослой самостоятельной жизнью. За окном идет дождь. Тоска. Моя мамочка бодро поставила по телефону диагноз: авитаминоз и переутомление, не забыв прибавить «аггравация». И на том спасибо. От поездки на каникулы к ним (мамочке и ее супругу) в гости я вежливо отказалась, сославшись на занятость. Моей мамочке остается только вздыхать и говорить, что я себя гроблю и в мои годы надо думать о семье, а не о работе, тем более что работа у меня не ахти какая. Она права, но по всему получается, что, кроме как работать, я больше ни на что не способна. Я универсальный преподаватель, способный заменить любого у нас на кафедре, и никогда не отказываюсь, потому что у всех дети, внуки, а у меня даже мыши в доме от тоски и одиночества не заводятся.
Девица с прической «перышками» мямлит, нервно листая учебник, и, определенно, не знает, что с чем спрягают и где про это написано. Как ее там? Архипова.
– Садитесь, Архипова, мы бы с удовольствием вас еще послушали, но, к сожалению, время неумолимо.
Студентка на пару лет старше меня и поступала раза три-четыре. Она меня ненавидит. Не могу сказать, что я питаю к ней очень нежные чувства, но, поскольку мы в разных категориях, она позволяет себе что-то сердито бубнить под нос, не решаясь протестовать открыто,
