семью и детей это правда. А вообще – наверное, все-таки поеду учиться в Англию. Вот вчера подумала и решила.
– По маме скучать там не будешь?
– Она меня тут уже запилила! И вообще: я хочу пожить одна. Я уже говорила: у них там, в западных универах, говорят, хорошие общаги-кампусы, типа комнаты максимум на двоих или вообще на одного. У них в семье я точно жить не буду. Решила окончательно.
– Глядишь, тебе еще и наследство обломится.
– Перестань. Не хочу об этом говорить. – Катя нахмурилась.
– Только смотри, отравит тебя мачеха: свои-то дети ближе. Такое уже тысячи раз в истории было.
– Ха-ха. Очень смешно. Я сейчас со смеху описаюсь!
За соседним столиком сидели две красивые молодые женщины – блондинка и брюнетка. Обе очень холеные. Обсуждали одежду, сумочки, какие-то еще покупки. Перед обеими на столике лежали телефоны. Один запиликал. Женщина взяла мобильник, отошла в холл, где с минуту вела оживленный разговор с активной жестикуляцей свободной рукой. Возвратилась, еще разговаривая. Тут и закончила:
– Целую, любимый! Пока! Чмоки-чмоки! – прощебетала она. Потом отключила телефон, бросила его на стол, посмотрела на подругу: – Вот придурок! Не хочет, гад, покупать! Блядь!
Катя с Ховриным прыснули со смеху.
А женщины продолжили обсуждать свои насущные проблемы:
– Знаешь, в нашем детском саду появились психологи, стали спрашивать детей, – тех, у кого нет отца, – о том, живет ли мама одна, ночуют ли у нее мужчины; других, у кого есть отец, кто их моет в ванной, в чем ходит папа дома. Не ходит ли он голый, спит ли ребенок один или в постели с родителями. Я видела этого психолога однажды – чистый педрила со всеми типичными ужимками. Получается, пидарасом быть можно, а в одних трусах ходить по дому почему-то нельзя. Приехали! Мне стало жутко. Я уже от одного вопроса почувствовала себя голой…– поежилась блондинка.
– Да уж… Европейская демократия пришла и к нам…– сказала ее подруга.
Потом блондинка спросила брюнетку:
– Сколько времени ты хотела бы, чтобы твой муж не женился и не нашел другой женщины после твоей смерти?
Та задумалась, потом сказала:
– Хотя бы год. Я надеюсь на год… А ты?
Тут принесли счет, и Катя с Ховриным засобирались, так и не узнав, что ответила блондинка.
За месяц они обошли почти половину улицы Рубинштейна, меняя ресторан за рестораном. Их там было очень много. Никаких приключений и конфликтов в том районе у них не было. Только однажды что-то сзади там замаячило подозрительное. Ховрин насторожился, еще раз оглянулся – вроде никого. Сунулся в подворотню и отшатнулся. Там стоял человек в черном, лица его совершенно не было видно, словно он был в маске. Жуткий совершенно субьект. Ховрин от ужаса даже клацнул зубами – уж больно этот тип был похож на призрака или ожившего мертвеца-зомби, – однако же, сжав кулаки, шагнул к нему, спросил:
– Тебе чего, мужик, надо? Чего ты за нами ходишь-то?
