оволосением четвероногих тел, хвостами и прочими непохожестями. Для своего отношения они изобрели необычные слова, вроде «величественности» и даже просто «величия», а желая сказать приятное соплеменнику сравнивали его с тигром, у которого, кстати, пахнет изо рта, как вразумляюще напоминала подследственным… то есть, подопытным лаборант с длинной бугристой шеей и кожистыми крыльями, чьи кончики сзади касались сапожков со шпорами.
К счастью, у них появилась возможность сблизиться с предметами обожания. Небольшие и особенно совсем небольшие кошки из созданного побочно семейства стали сопровождать их жизни, и на протяжении До-Времени и после того, как в главной лаборатории разрешили запуск ощущения индивидуально-исторического времени, и, возможно, даже в периоды, существующие на изъятых временных дисках, – словом, всегда-всегда, люди рисовали их, ваяли подобия из глины, вдохновлялись их визгливыми голосами в музыке – словом, любили.
Объяснялась ли подобная лирика обликом людольвов? Или тем, что первопредки из седьмого номера чрезвычайно напоминали людольвов – настолько, что у охраны лабораторий в давние времена, когда проект только начался, пару раз случались инциденты с якобы сбежавшими подопытными. Когда недоразумение развеивалось и бедолаг тащили в дирекцию за покушение на важных господ, седьмые обязательно вступались за невольно провинившихся. Они шутили по поводу хвоста (которого у них не было) и просили не наказывать охранника.
Кроме того, их генетический вклад оказался, как говорили, самым весомым. Ну этого-то я не знаю. Как не могу всё же ответить на вопрос – почему несчастные лысые и болезненные существа, именующиеся ныне людьми, испытывают такое отчётливое пристрастие к созданиям, чьи глаза могут напугать вертикальными зрачками, а когти коварны и остры не в меру.
– Что произошло? – Спросил медведь, присаживаясь рядом и вопреки логике протягивая мне свой драгоценный сосуд – манерку из военного стекла, обтянутую замшей.
Почему «вопреки»? ну, видите ли… Пить и говорить разом могут только великие люди, если они достаточно невоспитанны. Я не велик, не человек и, как всякий убийца, считаю себя достаточно воспитанным.
– Барышня где? – Опять спросил он, уже через некоторое время. Видимо, осознал, что события должны иметь последовательность.
Собрав языком с губ остатки влаги, я изложил ему подходящую версию. Вечная тьма изображала раннее утро. Мой приятель, желая быть деликатным, едва выждал, как стало светлеть. Ему хотелось поделиться сентиментальными впечатлениями о канувшей ночи. Когда он увидел меня с перевязанным запястьем, слова и жесты – сплошь округляющего характера – угасли в воздухе.
Он выслушал – то, что я ему рассказал. Долго смотрел на покачивающиеся перед его крупным носом часы на грязной от моей крови цепочке. Историю, – как часы ни с того, ни с сего были отторгнуты моим телом, –
