стенами живущие, – ковуи – видели Славу, лицезрели молча, молча несли в сердцах к домам своим. Таков он древний град Чернигов, такова вся русская Северщина: много знает, глубоко чувствует, но безмолвствует. Передаст ли изустно другим поколениям о свершившемся чуде?
Передаст, но тайно, от сердца к сердцу, тихим шёпотом. Совсем не так, как многоречивый Киев. Там любой слух на языке, и тайна любая – не тайна…
В древние времена родилось на Руси присловье: «Язык до Киева доведёт, а в Киеве возвеличит». Великие доки в слове кияне. У них на каждой улице своя молвь и своя правда. А что деется, когда кликнут на вече на Подоле, на иных концах или на Горе?! Тут воля языкам не ограничена, каждый катай свою матку-правду! Тут и кулаки в ход идут, и мордобой до красных соплей. А крику, крику – не приведи Господи! Особливо бурные и безжалостные разборки, когда выкликивают выборных на городское вече с правом на слово. Тут уже не словопрения начинаются, но слововольница по праву «мели, Емеля, твоя неделя». При сём представлении кто скоморошничает, кто грозится, кто на чистую воду выводит, а кто и мутит воду – известно: в мутной воде всяка рыбка водится…
Не трудолюбивым мудрым пчелиным ульем гудит вече, но роем осиным, где каждый каждого ужалить стремится, никому не подвластно до поры до времени – ни князьям, ни боярам, ни исповеднику божьему. Сильные мира про то знают, поджидают время, когда можно окоротить говорунов и тайно дать волю своему решению. Слушают они вече вполуха, но мину делают – внемлют каждому гласу. И глаголет Киев от всей души и красно, и бранно, и охально, и куда как умно, а главное – во всеуслышание, на всю Святую Русь…
Убили Игоря и тут же по всему свету сами и разнесли страшную весть. Свершилось чудо над убиенным в Михайловской церкви – и в един миг знал о том весь Киев, а через него – вся Русь. Ничего не утаили, понесли в слове по миру. А сколь тогда бурной война была почитай на всех стогнах киевских! До хрипоты бились, обвиняя друг друга в человекоубийстве. Обличали друг друга, казали улики друг другу, кто и как бил-убивал, и кто за ноги челом в землю волок страдальца, и кто в кровь его харкался, и кто до сипу орал: «Геть! Геть!..» До умопомрачения искали виновных… Не нашли. Те, которых винили, на которых явно указывали, всенародно оправдались, а кто при сём присутствовал, кто на разбой указывал, тех не стало – не был там, не видел, слыхом не слыхивал, да и хата моя далеко, с самого краю. Много говорили, многими словами язвили друг друга, а оказалось, никто в том грехе не виновен и никого там не было. Но слово не воробей, вылетит – не поймаешь. Всей Руси известно, как тот грех свершился! И как потом чудо совершилось, тоже известно. И о том Киев поведал… Поведает ли о новом чуде Чернигов, скажет ли своё тихое слово?
…Стремительно течёт к Новгороду Северскому княжеский поезд. И вот уже сырой гай сменила дебрь могучая, пошла на взъём лесная дорога, выпала на свет божий. Вот он, простор Бранного поля, а за ним дубрава, близкая шеломному берегу Десны, с которого Новгород – как на ладони.
О поле,
