к оному берегу. Накупались, захолодели мальчишки, но более всего знобит голые тела не холод, а нетерпение: пора бы батькам управиться с конями и отдать их им в полную волю. Первым подвёл к воде обихоженного коня князь. Закинул за голову конский недоуздок, позвал Олежека:
– А ну-ко, сынку, сидай!
Того ветром прянуло к батьке. Легонько подхватил князь под лодыжку согнутую в коленке ногу сына и кинул малого на коня. У Олега недоуздок в кулаке, голые пятки ударили в бока, конь, играючи, всхрапнул и побёг широкой метью в забоку, грудью рассёк воду, поплыл, вытянув снопище хвоста, высоко поднял шею и кинул в небо радостное ржание. А следом за княжичем один за одним наезжали на реку кони с голыми вершниками – сынами и внуками Святославовых дружинников.
Есть в купании коней на Руси нечто обрядное, важное и нужное для каждого русского человека с самого детства и до последнего часа, трепетное и необходимое для души.
Без какого-либо срока купала коней дружинная молодь в забоке на Десне подле Путивля, что в два конного взмаха от Новгорода Северского. Купались кони, купались дети в одной воде, в одной радости и счастье. И малая горсточка дружины Святослава Всеволодовича, сгрудившись вокруг князя, сидела на зелёной береговой паполоме, радуясь жизни и миру на земле Русской. И было ласковым и ясным летнее солнце в год 1150-й, в месяц липень…
…Зело тосковал о нерождённой дочери Святослав Всеволодович. Нестерпимо хотелось понянькать на руках кровиночку-девочку. Не давал Бог. И молились князь с княгиней заботно, и травы пила Мария, дабы понести в чреве своём девочку. Читала древние русские наговоры, чего греха таить, клала в постель под перину и кокошник девичий, и пряслице, и вышиванки искусные, и сарафан, и понёву… Ничего не помогало, сыны рождались! Старшему через два года постеги княжеские устраивать, второй метит на коня залезть, третий у груди… Мобуть, даст Бог за третьим княжичем княжну?! Одной заботой живут в супружестве князь с княгиней – родить девочку.
Более всего в жизни любит Святослав Всеволодович семейный уют и тишину, и чаще всего из прожитого за четверть века вспоминаются ему сперва родительский кров, совсем неясно, но от того ещё более любовно – в Тьмуторокани, солнечно и озарённо – в Чернигове… Матушкина ложница, уютная, залитая солнечным светом по утрам, с добрым свечным светом по вечерам, с крохотными язычками пламени в зелёных чашах лампад по ночам… Долгое время только домашние палаты были для Святослава одним желанным миром. Он неохотно выходил из дому, не любил и даже страшился городских улиц, не принимал в сердце ни степную, ни морскую ширь, безудержно накатывающую со всех сторон на Тьмутороканский град, на их княжий терем; питал неприязнь к горам и боялся леса, не принимала душа его ни речных излук, ни заречных далей… Только дом с крепкими стенами, с надёжным потолком, с запахами поварни, с широкими трапезными столами, с пищей насущной, с духмяными скибами тёплого хлеба, с надёжными мягкими лавками и стулицами, со всей необходимой утварью
