Дверь открыла горничная в кружевном фартуке. Василий кивнул ей и прошел коридором в дверь налево. Там за письменным столом, на котором стоял вычурный телефонный аппарат, сидел полный молодой человек.
– Нэлли привела офицера, – подобрался Василий, – на вид лет пятьдесят, выправка, гвардейский жаргон и прононс. Не исключено, что это один из тех двоих, с петроградского поезда…
– Утром было еще одно убийство, на Малой Дмитровке, – сказал молодой человек. – Я позвоню, вызову наряд. Когда он отойдет от квартиры, мы его возьмем. Полагаю, на допросе он выложит все.
– Предлагаю другой вариант, – сказал Василий. – Я за ним посмотрю. Он сейчас подопьет и станет менее зорким, а там решим.
– А я уже решил, – спокойно возразил молодой человек, – будет, как я сказал.
– Товарищ Нахамкес!
– Товарищ Васильев! Запомните: моя фамилия Ивченков, а во-вторых, своих решений я не отменяю никогда.
– Товарищ Нахамкес, – упрямо повторил Васильев, – я настаиваю на своем предложении. Офицер перспективный, а главное, нам нужен его сообщник. Ваше упрямство может все испортить, вы же знаете. Если я настаиваю – решаем мы вместе. Таков приказ руководства.
– Я доложу товарищу Артузову, – покраснел Ивченков-Нахамкес. – Я не могу работать с неинтеллигентным человеком. Кто вы? Вы даже не рабочий, я даже не знаю, кто вы такой, в конце концов.
– Катя, дайте мне бутылку «Смирновской», – крикнул Василий. – Товарищ Ивченков, я всю жизнь рабочий и в ВЧК нахожусь по личной инициативе товарища Артузова. И в партии – с октября пятого года. Мое прошлое безупречно.
– А мне ваше прошлое внушает сомнение. Мы посоветуемся…
– Со-о-ветуйтесь. Я работал для революции еще тогда, когда вас на свете не было.
– Вот ваша водка, – горничная протянула Васильеву завернутую в газету бутылку. – Товарищи, сейчас не время, прошу вас!
Ивченков снял трубку телефона:
– Коммутатор Главтопа, – сказал он негромко. – Кто это? Это ты, Грязнов? Это Ивченков, – он засмеялся и посмотрел на Васильева. – Есть партия сырых березовых. Я предлагаю законтрактовать, а вот Васильев против. Что говорит? Говорит, что надо, мол, подумать, то-се… Что? Понял… – он убито опустил трубку на рычаг.
– Что решили? – Васильев сунул бутылку в боковой карман.
– По-твоему решили, – буркнул Ивченков, – в авторитете ты.
В ВЧК Марин работал с декабря 18-го. С революцией его связывали не только личные убеждения, но и семейные традиции: отец Марина – военный врач, статский советник по чину – был большевиком, с первых дней войны находился в военно-полевых госпиталях, на фронте. Врачебную работу он активно сочетал с пропагандой среди солдат. В 16-м контрразведка арестовала его. Он был обвинен в шпионаже в пользу немцев и приговорен военно-полевым судом к расстрелу. Приговор привели в исполнение через час после вынесения. Марин даже не знал, где могила отца…
