облавы, и – надо же! – сел ему на хвост один тщедушный такой с виду мусоренок… Упертым, гнида, оказался – два квартала сзади бежал, не отставал… Скрипник, задыхаясь, за угол свернул – увидев подвал открытый, туда и нырнул, думая отсидеться… А этот мусоренок то ли увидел, то ли догадался – короче, он тоже в подвал сунулся… И тут Мишутку бес попутал – в том подвале возле стенки ломик ржавый валялся, вот тем ломиком мент настырный по голове и получил. Скрипник через упавшего перепрыгнул – и снова бежать, да тут другие мусора подоспели… Ох, и били же они Мишутку ногами!.. Хорошо еще, что тот мусоренок жив остался, – шапка удар ломиком смягчила…
Отвесили Скрипнику полные пятнадцать лет – будь здоров, не кашляй… Тюрьма урке – дом родной, может быть, и отмучил бы как-нибудь Мишутка свою «пятнаху», но за девять лет до конца срока навесили ему еще «трешку» за неповиновение администрации. И невмоготу стало Скрипнику, испугался, что так и сгниет он в лагерях родной Коми АССР. Не выдержал Мишутка, ушел еще с двумя кентами в побег из-под Ухты, схоронившись в штабелях бревен…
Летом из «комятских» лагерей бегут десятками, а вот убегают – редко… Одних ловят, других вертухаи с автоматов достают, а большинство в Парме[16] с голоду сами подыхают…
Вот так и Мишутка с корешками – сплавившись по Печоре-реке на несколько десятков километров от лагеря, поняли беглецы, что деваться-то им и некуда… В поселках – везде кордоны, жратвы нет, из оружия – только «перья» самодельные… Лето к закату шло, ночами уже холодать стало. Сгинули бы урки, все трое упокоились бы в болотах гнусных, если бы не сделали Мишутка с кентом поздоровее третьего беглеца коровкой[17].
Две недели, оставшись вдвоем, зэки беглые кое-как продержались, наконец к Ухте вышли… Правда, напарничка-то пришлось Мишутке все же упокоить – слабым в стержне этот кент оказался, все скулил чего-то, ныл, вроде как рассудком повредился. Короче, достал совсем Скрипника, у которого тоже нервы вразнос пошли.
А у самой Ухты – словно подарок халявный Мишутке выпал – пьяненького капитана-артиллериста, видать, не в ту сторону занесло, и попал он на перо зэковское. В отпуск этот капитан ехал к родителям, да вот не доехал… Вещи и документы зарезанного офицера позволили Скрипнику до Питера добраться.
В Ленинграде (а точнее, в Колпино) залег Мишутка в хату одного дружбана старого и на улицу даже нос высунуть боялся – за хибу возьмут, тогда довесные срока счастьем покажутся, потому что, скорее всего, вломили бы Скрипнику «вышака»… Больше полугода хоронился в хате Мишутка, лишь изредка, по ночам, во двор выходя, чтобы воздуху свежего глотнуть…
В конце концов корешку старому, видать, поднадоел не вылезавший из его хаты гость, и сказал он как-то Скрипнику:
– Слышь, Миша, век в подвале не проховаешься,
Парма – тайга (
Корова – беглец, которого в побег берут специально на убой, как пищу (
