правящим богам,
Что спутает привычное теченье дней,
И будут те приравнены к векам.
Заретта сидела неподвижно, все еще поглядывая на часы. Задержавшись в вертикальном положении, как акробат в воздухе, минутная стрелка наконец начала двигаться дальше. Заретте вдруг показалось, что запахло цветами. Она огляделась – и тут только заметила упавшие кисти. Заретта принялась собирать их, чья-то бледная рука подала ей одну. Девушка подняла глаза. «Какая красота…» – она забыла, как дышать, и только смотрела, не отрываясь. Среди тех странных снов, что она видела последнее время, был один, который нравился ей больше остальных. События в нем не происходили и картинки не двигались, одно огромное неземное чувство заполняло бессознательное пространство, чувство ее любви к кому-то. Заретта не могла понять этого: чувства, казалось ей, сниться не могут, если их на самом деле не испытывать в реальной жизни, а она не испытывала подобного ни к кому. Часто по вечерам, уже засыпая, она смутно ловила себя на мысли, что молит кого-то вновь показать ей тот сон, дать возможность снова пережить то счастье. Именно теперь Заретте показалось, что она заснула, и наконец ей снится желаемое.
– Эль, – представился незнакомец. Это был молодой человек, примерно ее возраста, в белом костюме, безукоризненные заломы дорогой ткани которого модельно сочетались с его фигурой, прослеживая все изгибы тела. На голове его была стильная шляпа, на руке висел белый плащ. В его изящных пальцах подобранная кисть чувствовала себя несколько смущенной.
– Спасибо, – пробормотала Заретта, протянув руку.
(Верти набрал в грудь воздуха).
– Итак, внимайте этой повести,
Рассказу вымыслов глубоких.
Здесь места праздному лукавству нет,
Как нет здесь места лжи и суетливой фальши.
Пусть небеса прольются без остатка
На истину мерцающих побед,
На миф, обманутый в своем существованьи,
На быль не прожитых, но выдуманных лет.
Мирт:
– Утром ранним, когда природа столь чутка и благозвучна,
(Квентин шел по сцене уверенными шагами).
…в старинном храме,
Что у подножия вершин, казавшихся вратами Рая,
Впервые я увидел этот образ…
Боже! Как будто небом в сиянье этом
Была ниспослана сама судьба моя.
Кельвин:
– Чему ты радуешься, друг мой?
(На лице Гордаса лежала скорбь).
Мирт:
– Отдал бы за мечту я тысячу своих желаний
И жизнь в придачу, если мало!
Кельвин:
– Ну, ну, остынь. Да кто ж она?
Мирт:
– Хозяйка снов моих!
Кельвин:
– Беда…
Мирт:
– Беда? Не в том беду ты
