Заретта улыбнулась. Переживания за опоздание, угрызения совести, мысли о спектакле брата, все куда-то исчезло и не возвращалось, затмеваясь этим необыкновенно притягательным настоящим.
– Возможно, – ответил Эль.
Он взял Заретту за руку, и ей показалось, что птицы поют сладко, что солнце ослепляет, а синее полотно неба никогда раньше не было таким ярким, и… цветы. Но откуда цветы в эту пору? Заретта заметила, что, куда бы они не шли, по всему парку цвели розы. Они выглядывали из клумб, лежали под ногами, даже спускались с ветвей деревьев, что было уж совсем невозможно, ибо розовых деревьев не бывает. Заретта все списывала на хорошее настроение, богатую фантазию и, в крайнем случае, на свои художественные корни по линии отца. Ей не хотелось думать, впервые за свою жизнь ей не хотелось ничего анализировать, подводить под черту, спорить. Она отдыхала, как отдыхают люди во сне, но не оттого, что спят и восстанавливают силы, а оттого, что видят сны, в которых все безусловно и не подлежит сомнению. И потому она больше не обращала внимания на то, что солнце, хотя и ослепляло, едва ли могло согреть, а розы были неестественного оранжевого цвета. Заостренные лепестки их совсем не тянулись к свету, извиваясь наподобие змей. Эль о чем-то говорил, Заретта не понимала и половины. Его фантастическая речь, казалось, была лишена во имя эстетики всякой логики, и Заретте это очень нравилось. Ей нравились его глаза и треугольная родинка под нижней губой. Сколько прошло времени? Она забыла о времени. Рваное дыхание выравнивалось и опять рвалось. Молчание, молчание, приступ голоса, приступ голоса, молчание. О чем? Не вспомнить. Уже была ночь? Или – только ее предсумрачное состояние? Заретта забыла о времени.
(Последняя сцена. Зрители нетерпеливо смотрели на актеров).
Мирт:
– …Моя душа не столь коварна и ловка,
Чтоб соблазнить пустую бесконечность.
(Квентин горько усмехнулся)
Не отвечайте, нет! Ответ ваш ясен.
Я знаю правду!
Так бейте же кинжалом со всего размаха!
О, это «если»…
Еще я сомневаюсь, еще надеюсь!
Вот глупец…
Да, я не стою вас! Но сжальтесь!
(По лицу Квентина ползла испарина, голос срывался. Вальсам испуганно смотрел на него из зала, перебирая в пальцах четки. На сцене появилась Сола. Квентин продолжал).
Какая боль слепит глаза…
Иллюзи:
– Что это?
Мирт:
– Подруга ночи, ее величество Луна!
Какое сходство с милым ликом…
Осмелюсь ли поднять глаза?
Иллюзи: (со вздохом)
– Мой приказ… вы выполнить должны.
Пусть пыл любви умрет под черною вуалью.
Мирт:
– Под черною?
Вы уж меня похоронили и поете память?
Не в том беда, что я умру,
Вам траур не к лицу.
Одно спросить хочу…
Иллюзи:
– Не задавайте мне вопросов,
