Он принялся снимать с себя сценический костюм.
Руфус пристально следил за его действиями:
– Кого ты играл на этот раз?
– Дьявола, – безэмоционально ответил Азраил.
– А-а-а, – понимающе кивнул Руфус, словно названный персонаж был его ближайшим приятелем.
На руке Азраила блеснул браслет в виде змеи. Громоздкие кольца бронзовой хваткой сжимали его тонкое, едва не прозрачное запястье.
– Что-то болит? – спросил Руфус, не отрывая глаз от его руки с браслетом.
– Пьеса. Болит и ноет, – Азраил измученно улыбнулся. – Вырвала душу и на ее место поселила сотню других.
– Я так и знал, – спокойно произнес Руфус.
– Наверное, мне уже противопоказано играть? Еще год назад я был счастлив, просто находясь в этих стенах. Что со мной стало, Руфус? – Неуверенный шепот Азраила растворялся в прерывистом дыхании. – Вряд ли ты поймешь меня, мы познакомились, когда я уже был таким…
– Не думай об этом, – перебил его Руфус, – просто играй, и все. Не сравнивай себя прежнего и себя настоящего.
Азраила отрезвили его слова, он откашлялся и с неуверенного шепота перешел на хрип:
– Может, уйти из театра?
– Нет. Вряд ли это верное решение. – По лицу Руфуса пробежало беспокойство. – А ты бы браслет этот снял, вон как впился… – поспешно добавил он и тут же умолк.
В Руфусе, помимо ярмарочной, яркой внешности, была какая-то едва уловимая чертовщинка. Спокойная, взвешенная речь, и в то же время – шутовская словоохотливость. Выдержанная молчаливая наблюдательность сосуществовала в нем наравне с порывистыми эмоциями трагика. Две крайности, в причудливой гармонии сменявшие одна другую. Все на грани несуществующей грани.
Азраил смущенно улыбнулся:
– Это подарок, – пробормотал он невнятно, взглянув на потолок, в центре которого шевелились две черные точки. Азраил моргнул, и точки исчезли. – Подарок….
– Послушай, Азраил, я тут пока добирался до тебя… – Руфус озадаченно запустил руки в карманы пальто, – … нашел пропуск. Ты не подскажешь мне, кто этот человек на фотографии? Кажется, вы с ним в одной труппе. Он извлек из глубоких недр искомое и протянул Азраилу пропуск.
Заретта сидела за столом и что-то быстро писала в большую тетрадь, разбитую календарными датами. За ее спиной на стене висели картины, и одна из них была не закончена.
В наступившем вечере сконцентрировалась тишина. В пустынном дворике, куда выходили окна ее квартиры – неприятная сырость. Внезапно о чем-то вспомнив, Заретта поднялась и поспешно вышла из комнаты. На столе осталась лежать раскрытая тетрадь. Скучающий осенний ветер, пробравшийся сквозь приоткрытые окна, перелистал страницы, словно бы ища нужную, и замер, вчитываясь в строки.
Темнота. Теплая, сухая темнота, проникающая во все свободное пространство, всегда готовая стать тобою, если позволишь и освободишь место…
Тишина,
