Так что не беспокойтесь, оставляйте у меня своих лошадок, не пожалеете!
Пока благородные господа сговаривались с мастером Северином о цене, я узнал, что большого белого рысака зовут Людвиг Марш, а маленького белого пони – Эсмеральда. Под стать своей хозяйке она оказалась девицей. Такой же своенравной и вспыльчивой, кстати. Эсмеральда пронзительно заржала, не желая расставаться с донной Марией, и попыталась лягнуть господина Северина копытом. Но он показал свою опытность в обращении с животными и как-то быстро сумел успокоить маленькую лошадку. Людвиг Марш вел себя иначе. Он спокойно позволил освободить свою спину от седла и величественно процокал копытами в стойло. Там он надолго припал мордой к кормушке. Проголодался в лесу, бедняга. И то верно: есть-то ему не давали, все скакали да бегали.
Вдоль спины Людвига Марша лежали два больших матерчатых чехла. Мне стало интересно, что в них спрятано. К моему сожалению, господин Росток распорядился чехлы не снимать, коня кормить и поить вволю, но лишний раз не беспокоить. Мол, Людвиг Марш как боевой конь не любит, когда к нему прикасаются чужие руки. Фермер спорить не стал, хотя по лицу его было видно, что он не очень-то доволен таким положением вещей. Мастера Любомира можно было понять: ему словно бы не совсем доверяли. Однако он промолчал и ничего не ответил на это господину Ростку. Решил, видно, что у благородных свои причуды.
Устинарья между тем немного пришла в себя. Я помог ей подняться и, придерживая за талию, отвел в пассажирский вагон. Там она со вздохом опустилась на соседнее с моим место и попросила пить. Лицо девушки было бледно-розовым и усталым, а глаза казались тусклыми синими стеклышками. Видно было, что наше стремительное бегство от разбойников совсем вымотало ее. Мне стало жаль охотницу. Я взял фляжку и отправился за водой, надеясь встретить мадам Августу.
И надежда моя сбылась. Белая блузка госпожи проводницы выделялась среди разноцветных одеяний пассажиров словно первое снежное пятнышко среди осенних лесов. Я попросил ее помочь Устинарье
– Если бы вы снова напоили ее своим замечательным чаем, – сказал я, отчего-то краснея, – то охотнице стало бы легче.
Мадам Августа, женщина хоть и строгая, но добрая, откликнулась на мою просьбу. Осмотрев увядшую, будто осенний цветок, девушку, она многозначительно покачала головой:
– Боюсь, чаем здесь не поможешь! – сказала госпожа проводница. – Потребуется другое средство. Гораздо более сильнодействующее.
Из бокового кармана юбки она извлекла маленькую плоскую фляжку. Ту самую, из которой, как я заметил, иногда потчевала едущих в вагоне пожилых дам. Едва эта фляжка появлялась в руках мадам Августы, как те приходили в неописуемый восторг и шумно выражали свое одобрение. Пожилые дамы и сами часто просили госпожу проводницу полечить их от простуды. Или от головной боли. Или от сердца. Ну, и от всего остального тоже. И я не видел, чтоб мадам Августа
