вслух нельзя было: при дамах такие вещи не говорят. Потому что, вижу, мне свою голову подставлять придется, чтобы эту отважную, но глупую девицу из беды выручить. И еще непонятно, как оно все повернется: слишком уж много мечей на одну мою палку. Я-то ведь, в отличие от Устинарьи, никогда себя воином не считал. Да и она теперь не воин, потому как оружие в руках держать не может. Плохи были наши дела.
Верзиле, видно, игры уже надоели: он перестал ухмыляться и протянул свою ручищу к девице. Схватить ее захотел. Но та оказалась проворней: увернулась, выхватила из ножен на поясе кинжальчик и ткнула им верзилу в руку. Верзила взвыл от боли. Зажал другой рукой пробитую ладонь и лягнул отважную девушку. Ногой лягнул, да с такой силой, что та отлетела на обочину дороги и упала в траву. Разбойники кинулись к ней.
Ну, думаю, пришло наше с Устинарьей время: лучшего момента для внезапного нападения не будет. Перехватил я поудобнее свою палку и выскользнул из кустов. Первого разбойника я свалил просто: настиг и ударил сзади по голове. Тот не издал ни звука, сразу упал. Второй, видно, успел что-то заметить. Вот только развернуться не успел: получил палкой в лицо, завопил от боли и свалился в дорожную пыль. На этом мое везение кончилось. Вернее, наше с Устинарьей везение, потому что охотница, как выяснилось, с палкой управлялась гораздо хуже. Ясное дело, это все же не оружие. Вернее, не настоящее оружие: к палке тоже привычка нужна. У охотницы ее, конечно, не было. Поэтому Устинарья никого из разбойников свалить не могла.
А тут еще беда подоспела. Отважная девица, вижу, как упала в траву, так и не поднялась больше. Крепко ей верзила приложил. Испугался я за нее: как бы не убил совсем с такой-то силищей. И весь мой план от этого насмарку пошел: никуда девица теперь убежать не могла. Значит, и мне не время было бегать. Только и сделать-то я мало что мог, с палкой против мечей. Потому как именно за них разбойники и взялись, недолго думая. Оборотились и напали на нас с Устинарьей. Охотница моя как увидела обнаженные мечи разбойников, сразу побледнела. Не от страха, ясное дело, а от этой самой своей Прорвы. Скрутил ее приступ болезни. Отступила Устинарья на несколько шагов, глаза у нее закатились, и рухнула моя охотница обратно в кусты. Те самые, из которых мы вышли. Остался я совсем один. Ну, думаю, тут и смерть моя пришла.
Однако отбиваюсь кое-как, кружу по дороге. Разбойники, ясное дело, наседают на меня, гонят в три оставшихся меча, как затравленного зверя. Думаю: заманю их подальше. Глядишь, девица очнется и, коли не ушиблась головой от удара и сможет ехать, то ускачет на своем пони. И чего ее одну в лес понесло?
Верчусь юлой, но против мечей с палкой много не навоюешь. Чувствую, что слабею, из последних сил свое немудреное оружие в руках держу. Вот-вот меня достанут, не один, так другой. Тут мне и конец. Ох, думаю, придется уносить ноги. Заодно разбойников на себя отвлеку, если получится.
Вдруг слышу: затопали
