клубок внутри до следующего раза. Иногда всплывают в неподходящий момент, недоумённо разглядываю их и вновь убираю в загашник. И снова одинока и спокойна.
Я больше никому не желаю спокойной ночи и не прошу позвонить. Эта привычка кажется мне глупой, назойливой, старомодной.
От чего стынет кровь в жилах
Старое кладбище почти в центре провинциального городка. Там уже не хоронят. Раньше мы с папой добирались до детского сада короткой дорогой – через кладбище. За каменной оградой – шорох машин и шаги прохожих, внутри – вековые деревья и покой. Город мёртвых внутри города живых. Со своими жильцами и гостями.
Недавно захотелось зайти. Справа – часовня, в которой покупала лаконичный крестик, похожий на католический. И с тех пор повсюду искала только такие – кресты я теряла каждые пару лет.
На кладбище никогда не хожу с пустыми руками, не важно, похоронены там родные или нет. На этом кладбище мои проводники – птицы. Два дятла долбят дерево на безымянной могиле с покосившимся крестом. Представляете, дятлы в центре города?
Налила водку крестом между могилами, оставила гостинцы. Сошла на боковую дорожку. Рассматриваю надписи и фотографии. С памятника глядит женщина в вуали. Похожа то ли на актрису, то ли на светскую львицу из далёких двадцатых прошлого века. Девичья фамилия одна, у мужа – другая, у неё же – третья, да ещё двойная. Никак не пойму, как получилось. Рядом похоронена женщина с моей фамилией. Привыкла толковать знаки – мысли дурные лезут. И скрипит-стонет совсем рядом. Поворачиваюсь – сквозь крест проросло дерево. Ни надписи, ни надгробия, только крест и дерево сквозь него.
В глубине настойчиво каркает ворона, словно подзывает. А там уже не дорожки – узкие тропки. Иду, превратившись в глаза и уши. Впереди немолодая пара сидит, касаясь друг друга. Кладбище старое, почти заброшенное, народу никого. Сидят, обнявшись. Стараюсь незаметно проскользнуть, чтобы праздным любопытством не нарушить их уединение. Тропки кончаются – я упираюсь в ограду. Возвращаюсь. Снова ограда.
Мысли в голове набатом: «Сейчас меня поглотят, не выпустят, оставят здесь». Страх показывать нельзя. Про себя твержу: «Ухожу, беспокоить не буду, всё», – и тут же выхожу на широкую асфальтовую дорожку.
Иду обратно. И кажется мне: могилы те же – имена другие. Вдали дерево в два, а то и три моих обхвата. Хочу глянуть поближе – и снова дорожки смыкаются, не пускают.
Направляюсь к главной аллее, вижу могилку, бабушка похоронена лет сорок назад. А глаза живые. Смотрит сквозь меня. Положила на камень плитку гематогена, в сумке больше ничего не было.
Закончилось, конечно, благополучно, раз пишу. Но настолько отличаются ощущения от тех прогулок с папой. Мы даже с друзьями в полночь бродили здесь, не было так страшно, как в этот раз. Словно кладбище хотело о чём-то предупредить, а я не услышала.
Между
