потому что накануне в клинике умер человек. Однако внезапно на пороге возникла целая толпа, сопровождавшая больного младенца. Родители так боялись идти одни, что притащили с собой человек тридцать-сорок родственников.
Младенцу надо было дать кислород, но в целом его состояние оказалось стабильным – очень кстати, потому что я с трудом могла работать, пока у меня под ногами вертелись остальные дети. Они играли в догонялки, бегая из приемной в процедурный кабинет и громко хлопая двойными дверями. Я уже готовилась пойти и устроить им взбучку, как вдруг они разом затихли. Потом какая-то малышка разразилась слезами.
– Так, что тут происходит? – рявкнула я, выглянув из палаты.
– Там мертвец! Мертвец пошел вон туда! – дети замахали руками в сторону туалета.
Они утверждали, что призрак вошел в приемную, а оттуда двинулся в туалет. Я рассмеялась и велела им не выдумывать.
В понедельник утром, придя на работу, я расспросила о недавнем покойнике. Оказалось, он явился в поликлинику поздно вечером в пятницу и выглядел в целом неплохо, только на шее, куда его ранили ножом, запеклась кровь. Дежурная медсестра, увидев, что он спокойно ходит и говорит, сочла ранение несерьезным, поэтому отправила его в туалет умыться и почиститься. Но когда он стал мыть шею, сгусток крови, запечатавший рану, растворился; кровотечение возобновилось с новой силой, и пациент умер.
Я не знала, как относиться к подобным вещам. Если все, кто умирал в Орукуне, превращались в привидений, их там болталось выше крыши. Только при мне, за три года, убили восьмерых человек – астрономическая цифра для городка с населением не больше тысячи. Большинство убитых стали жертвами домашнего насилия. Дрались в основном мужчины, а погибали почему-то женщины.
Думаю, большую роль здесь играла скука. Городок находился на краю земли, телевизоры принимали всего один канал. Людям нечем было заняться, кроме охоты и рыбалки, алкоголь постоянно маячил на горизонте, а вместе с ним поножовщина и драки. Вендетты передавались из поколения в поколение, от отца к сыну; корни их уходили в те далекие времена, когда пять разных кланов принудительно поселили в тесном соседстве. Порочный круг возобновлялся еще и потому, что люди не знали, куда себя деть.
Пьяницы пили так, будто умирают от жажды, будто их стаканы вот-вот исчезнут. Может, то были последствия кочевой жизни, не приучившей их делать запасы, но казалось, что они торопятся покончить с выпивкой, прежде чем кто-то ее у них отберет. За последнюю банку пива всегда шла битва не на жизнь, а на смерть.
По выходным в городке воцарялся хаос, причем весьма шумный. Некоторые дома традиционно оказывались в центре событий. Из колонок гремела музыка, люди что-то кричали на местном наречии, и все это сливалось в гул, напоминающий театры военных действий. В поликлинике, по крайней мере, пока я находилась в Орукуне, медсестры были в безопасности. Нас очень уважали, и нам ничего не грозило. Но за ее пределами под угрозой оказывались все, особенно женщины и дети. Я своими глазами видела старуху
