побежали мурашки. Он был странным мужчиной, но таким харизматичным, что это затмевало все его недостатки.
– Хотите, чтобы я привела в порядок остальные полки, – нервно спросила я, избегая его взгляда.
– Вы хорошо спали сегодня ночью, Мелисанда?
Вопрос меня удивил. Его тон был беззаботным, но требовал немедленного ответа, что заставило меня искренне сказать:
– Не особо.
– Никаких снов? – спросил он тоном прозрачным, словно вода спокойного потока, что я даже позволила увлечь себя этим течением.
– Нет, этой ночью нет.
– А ты хотела их увидеть?
– Да, – импульсивно ответила я. Наш диалог был каким-то нереальным, и я хотела бы вечно продолжать его.
– Пожалуй, сны вернутся к тебе. Тишина этого места идеальна, чтобы видеть сны, – холодно сказал он. Потом вернулся за компьютер, забыв обо мне.
«Потрясающе! – униженно подумала я. – Он бросил мне косточку, словно собаке, а я была такой идиоткой, что притворилась сытой, умирая с голоду». А я действительно была голодной. До наших взглядов, до нашего полного слияния, до его неожиданных улыбок.
Я опустила плечи и принялась за работу. В тот момент я вновь вспомнила о Монике. Она кружила мужчинам голову, ловя их в сети обмана и мечты, завоевывая их внимание с непревзойденным мастерством. Однажды я спросила я, как она научилась искусству обольщения, на что она ответила: «Этому не учатся, Мелисанда. Ты либо обладаешь этим искусством всегда, либо можешь о нем только мечтать». Потом она повернулась ко мне и сладко произнесла: «Когда достигнешь моих лет, узнаешь, как это делается. Вот увидишь».
Я достигла этого возраста, став хуже, чем была раньше. Мои взаимоотношения с противоположным полом были очень редкими и длились весьма недолго. Мужчины задавали мне одни и те же вопросы. Как тебя зовут? Чем ты занимаешься по жизни? Какая у тебя машина? Когда я говорила, что у меня нет прав, они смотрели на меня, как на диковинного зверя, словно я была заражена какой-то ужасной заразной болезнью. На этом отношения заканчивались.
Я провела рукой по книге в твердом переплете. Это было роскошное издание, в марокканской коже, «Гордость и предубеждение» Джейн Остин.
– Поспорим, что это твоя любимая книга.
Я быстро подняла голову. МакЛэйн изучающе разглядывал меня сквозь полузакрытые веки с опасным блеском в черном омуте.
– Нет, – ответила я, возвращая книгу на место. – Мне она нравится, но это не моя любимая книга.
– Значит, «Грозовой перевал»? – одарил он меня неожиданной улыбкой, от которой у меня перехватило дыхание.
Мое сердце подпрыгнуло, и я едва не бросилась в этот омут.
– Вовсе нет, – ответила я, с радостью заметив твердость моего голоса. – Он не очень хорошо заканчивается. Как я уже сказала, я предпочитаю счастливый конец.
Он повернул кресло и остановился в нескольких шагах от меня с сосредоточенным выражением.
– Убежденность Остин заканчивается
