можно просто не замечать. Сегодня ты мчишься навстречу своей судьбе, Иши Мегуро. Ты больше не будешь рисовать дурацкую мангу для самого себя. Эта эпоха закончилась.
Он выскакивает с приятелем под дождем из такси где-то на пандусе универмага «Одакю», бежишь, обливаемый небесами, чувствуя, как намокают носки, оглядываешься на витрины с модными брендами, за которым сияют пустые в утренний час торговые залы, скорей туда, где за стеклянными вертящимися дверями вас уже ждут…
– Ну, что? – спрашивает с ходу Киичи, когда они оба вошли в стеклянную дверь приемной главного, чей кабинет от всего остального мира отделяла матовая, молочного непроницаемого цвета стена.
– Буйствует, – вздохнула им в ответ секретарша в очках, анимешная девочка с косичками, скучающая за широкоэкранным компьютером.
– Ясно, – Киичи кивнул ей на всякий случай и довольно бесцеремонно направился к огромной двери в начальственный кабинет, толкая в спину Иши Мегуро, перед собой, словно заранее демонстрируя начальству его нерешительность и покорность. – Хорошо, что не убивает. Иду к нему со спасением.
Иши вдруг понял, что Киичи не открыл ему главного, того, кто будет его принимать… Поздно. Он открыл Иши дверь, поддавшуюся не сразу, и оба прошли в широченное помещение с окном во всю стену, за которым открывался тот самый редкий вид на Мейдзи-дори и Омотесандо с двадцать девятого этажа, от которого дух захватывает, словно улица ни с того ни с сего обрывается под ногами, проваливаясь в стеклянную пропасть. Тучи висели низко, проливая город дождем, и все в ногах главного, взиравшего сверху, как бог, тонуло в тумане. Из клубившихся за окном свинцовых облаков торчали верхушки соседних башен, словно затопленные водой. Потрясенный открывшимся видом утонувшего в сырости города, в котором не было место людям, он замер, не заметив даже хозяина, толстого маленького человечка с выпученными глазами и густыми бровями, которые можно расчесывать. Он словно вращался на тонких коротеньких ножках вокруг своего стола, размером не меньше футбольного поля, как будто кресло на колесиках было продолжением его короткого тела, вырастая у него из спины и расщепляясь каким-то образом на множестве мелких металлических ножек-спиц, точно у паука. Возможно, это лишь особое видение художника, преломляющего в перевернутом свете открывающуюся ему подлинную картину вещей, но рядом с ним немедля возникший Киичи уже кланялся главному, главный кланялся ему, и оба кланялись и кланялись, улыбаясь нервно и вяло, и он все стоял, как чурбан, пока его не пихнули сзади коленом. Тогда он им ответил взаимностью и улыбнулся мило и непринужденно, как только умел перед незнакомыми боссами и мафиози, черт бы их обоих побрал.
– Приволок героя, – кивнул в его сторону со смехом Киичи, словно в кабинете старого друга почти завсегдатаем, видевшим и не такие
