(истечение срока аренды, отказ в выдаче вещи, сданной ранее на хранение, и т. п.), т. е. чаще всего в результате действий владельца. Это, впрочем, не означает изменения основания владения, но меняет его форму (вид), если таковой считать законное и незаконное владение.
Я попытался дать что-то вроде дефиниций и предложил считать законное владение владением по воле собственника (или для собственника), а незаконное – владением помимо воли собственника. Восходит это понимание к положению сторон в возможном виндикационном процессе. Ведь сам термин появляется в ст. 301 ГК РФ. Законный владелец может быть только истцом, а незаконный – только ответчиком.
Вроде бы мои предложения не встретили возражений, и эти определения в основном прижились.
У незаконного владения есть интересные качества, если брать его в сопоставлении с правом собственности. При этом сопоставлении оно оказывается лишенным всяких пределов – и по срокам, и по способам использования вещи. В то же время оно, являясь нарушением права собственности, не является само по себе деликтом. Поэтому за незаконное владение не существует ответственности, а у незаконного владельца нет никаких обязательств перед собственником.
Владение органов, имеющих право (компетенцию) на насилие (следователь, полиция, таможенный орган, судебный пристав), не является ни законным, ни незаконным, поскольку они не могут быть сторонами спора о виндикации. Этот спор не только недоступен для них, но и не нужен, так как право отобрать вещь дается им в силу компетенции, без суда. Впрочем, как и любое насилие, право отбирать и удерживать вещи существует лишь в процессуальных рамках. После прекращения соответствующего процесса (уголовного дела, исполнительного производства и т. п.) орган государства утрачивает право удерживать вещь и его владение, если вещь не передана лицу, у которого она была изъята (или иному лицу, легитимированному в процессе в своем праве на вещь), превращается в незаконное. Стало быть, вещь может у него виндицироваться. Хотя следует ожидать стремления судов квалифицировать требования о возврате вещи в таких случаях как публично-правовые, а не частные.
Мне не раз приходилось говорить, что владение, являясь внешним, фактическим феноменом, деятельностью человека, требует усилий и затрат (особенно когда речь идет о крупных объектах). Из этого со всей очевидностью вытекает, что и прерываться владение может только с помощью усилий, а чаще всего насилия. Насилие вообще находится в центре всей владельческой проблематики. Поэтому я согласен с Савиньи, что владение имеет юридическое значение не потому, что владелец имеет или предполагается, что имеет, право на вещь (как полагал Иеринг), а потому, что пресечение и регулирование насилия – вопрос права и государства.
Но, еще раз повторю, это регулирование насилия в отношении владения и владельца не может превратить владение в частное право.
Дорого как память
«Мне
