же самое мы обнаруживаем и с позиций здравого смысла: если памятник отдается на реставрацию потому, что у публичного (или иного) собственника нет средств на реставрацию (понимая под этим и отсутствие толковых, не пораженных коррупцией исполнителей), то применение последствий недействительности сделки о реставрации влечет выплату стоимости реставрационных работ. Но ведь именно отсутствие средств и стало причиной заключения договора. Как же можно обосновать интерес в иске об аннулировании сделки, результатом которого является возникновение тех обязательств, невозможность исполнения которых и была причиной сделки?
Простой расчет заставляет выбирать, однако, такую тактику, в которой даже верные и вполне очевидные, но не банальные аргументы могут повредить решению в высшей инстанции. Дело в том, что когда перед судом поставлена со стороны задача во что бы то ни стало отменить решение, то выбираются в первую очередь как раз такие аргументы, причем отбрасываются только они как слабое звено, а прочие остаются вовсе без обсуждения либо уничтожаются оборотом «не соответствуют закону также и выводы суда о…». Подразумевается, что не стоит обыскивать пойманного за руку: один грех обозначает и доказывает все прочие. Поэтому если есть основания опасаться вмешательства внеправовых сил, то приходится ограничиваться несколькими и самыми сильными доводами.
Увы, тем самым тормозится развитие права, но разве это самое ужасное в нашей юридической жизни?
Итак, замечания об отсутствии права на иск о недействительности сделки мы делали весьма негромким голосом. Более того, такого иска и не было, и недействительность сделки обсуждалась судом по собственной инициативе[13].
Впрочем, та же логика отсутствия у истца права на иск применима в нашем деле и к иску о признании права собственности, хотя здесь уже приходится говорить о предстоящей кондикции, а не о непосредственно применяемой. Ведь обогащение наступает все же не в момент присуждения права, а в момент получения владения самой вещью (нужно, однако, отличать получение незаконного владения: в этом случае возникает так называемая кондикция владения, которая пока остается предметом дискуссий в нашем праве).
Итак, имелись аргументы для спора о том, насколько соответствуют интересам государства требования о признании сделки недействительной и о признании права собственности. И в другом случае, вероятно, на них бы и следовало сосредоточиться. Но, понимая, что в наших судах эти доводы очень редко хорошо воспринимаются, а главное, видя гораздо более весомые противоречия в иске, мы, повторюсь, лишь слегка касались их. Я говорил не более чем следующее: «Если из руин сделали прекрасные объекты, то где же здесь нарушение закона об охране памятников, и зачем нужны такие законы об охране памятников, которые допускают в этом случае спор?»
Главное, как уже, уверен, видит читатель, состояло в том, что спор о признании права был возбужден невладеющим собственником.
Такой
Через год я занимался другим делом, в котором тоже был заявлен виндикационный иск лет через 15 после приватизации. И хотя иск был мотивирован именно незаконной приватизацией (между прочим – памятника культуры), истец прямо заявил, что не будет оспаривать сделку (были и последующие отчуждения), независимо от пропуска исковой давности. И суд с этим подходом согласился.
