можно было бы сварить, хоть и без соли.
Семён сорвал белый гриб, отломил от шляпки небольшой кусочек, взял в рот, прожевал – сморщил нос. Потом попробовал сыроежку:
– Вроде съедобная.
Но Иван есть грибы не стал:
– Я в детстве уже пробовал сыроежки – мутит.
Двинулись дальше, но через некоторое время Семён сказал, остановясь:
– Погоди. Кажется, меня вырвет. Вот с хлебом бы они…
И не договорил, сотрясаемый судорогой. Перевёл наконец дух:
– Ладно, пошли…
Шли, с небольшими перерывами на отдых, до сумерек, потом и в темноте, рискуя наткнуться лицом на острые ветки или свалиться с обрыва. Снова река, опять неказистая, журчала по камням. Решили здесь провести остаток ночи. Донимали комары. Иван натянул на голову гимнастёрку, укутал лицо, но тогда кровопийцы накинулись на тело: исподняя рубаха почти не защищала бока. Однако усталость взяла своё: скоро захрапели оба. Но с рассветом, пробудившись, не могли без смеха смотреть друг на друга. Щёки от комариных укусов вздулись, с той стороны, где насекомые всё же добрались до кожи, их перекосило, под глазами вспухло, губы – варениками, не лица, а пародии на неизвестных животных.
– Ну и харя! Ты кривой! – смеялся Семён.
– А ты косой, – не оставался в долгу Иван.
Холодная вода несколько остудила жжение, зато голод зверем накинулся на желудки.
Оказалось – вовремя остановились. Утром, едва прошли несколько сот метров, открылось поле, за которым вдали виднелась деревня.
– Посмотрим, что за поле, – сказал Семён, – жрать хочется, спасу нет!
– Подожди, осмотримся, тут люди могут быть, – сказал Иван, – а то и немцы.
– В такую рань?
Нашли место, где лес вплотную подходил к посевам. На поле дозревала рожь. Срывали колосья, шелушили и ели зёрна, испытывая огромное наслаждение не только от еды, а и от воспоминаний детства, когда так же вот, гуляя свободно, можно было, проголодавшись, выйти на колхозное поле и подкрепиться – то ли пшеницей, то ли капустой или огурцами. Набрали зерна в карманы, пошли в обход и поля, и деревни.
– А у нас ещё конопля по краям полей росла, – вспомнил Иван, – нашелушишь горсть зёрен – и такая вкуснота!
– Ну, – согласился Семён, – масло же в них. У нас даже давили масло из конопли – такая благодать с картошкой…
Вдруг Иван остановился, поражённый внезапной мыслью, повернулся лицом к полю:
– Сеня, а что будет с полем, с урожаем, а? Кто убирать будет, немцы?! Или наши?
– Поджечь бы его, – вздохнул Семён, – чтобы фашистам не досталось.
– Нет, жалко. Хлеб ведь. Сеяли люди, им надо будет что-то есть зимой. Или фрицы не дадут им?
Постояли в раздумье, будто от их решения зависело, будут ли местные сельчане с хлебом или нет.
Второй день свободы закончился
