Шрусбери Кобб – автор очень многогранный, отдавший дань самым разным жанрам. К детективам он обращался не слишком часто, хотя цикл рассказов о судье Присте считается в этом смысле образцовым. Это действительно так, причем детективная линия в этих сюжетах вовсе не мешает главной цели: теплому, ностальгическому, но одновременно пронизанному иронией описанию патриархальных ценностей «унесенного ветром» Старого Юга. То есть он еще не совсем унесен, но поколение судьи Приста и его друзей, которое Кобб видел своими глазами, – последнее. Более молодые писатели, включая даже таких знаменитостей, как Уильям Фолкнер и Маргарет Митчелл, этих стариков уже не застанут, так что им придется их «реконструировать» с опорой на чужие рассказы или свои представления – и результат окажется… не вполне идентичным. Как правило, в нем будет некоторый переизбыток воинственного пафоса. А у Кобба вместо этого присутствует грустинка, неизменно окрашенная добродушным юмором.
В каждом рассказе мир и общество можно принять как данность: не требуется читать все остальные сюжеты, чтобы понять, какие именно узы связывают ветеранов, которые в 1861 году вышли из города в составе роты юных добровольцев, а в 1865 вернулись как остатки поредевшей бригады, числом около пары взводов. После чего они друг для друга на всю оставшуюся жизнь – «парни», «ребята», в наших реалиях их бы назвали «мальчишки с одного двора». И не имеет значения, кто в той роте, а потом бригаде был лейтенантом (как юный Прист, еще не знавший, что станет судьей), кто сержантом, кто рядовым; также не имеет значения, кем они стали в последующей жизни – медиками, юристами, мелкими лавочниками: все это второстепенно по сравнению с фронтовым братством…
Только один человек навечно остается для них верховным авторитетом: тот молодой капитан, который командовал их ротой. Но он-то как раз до старости не дожил.
Штат Кентукки – это именно Старый Юг. Поэтому тот факт, что однополчане Приста воевали на стороне рабовладельческой Конфедерации, не мешает им придерживаться прогрессивных взглядов: для этих южан одинаково неприемлема и имперская неразборчивость тогдашних северян, и жестокая нуворишская алчность основных южных штатов. Не мешает это и автору: Кобб, склонный смотреть на жизнь сквозь «южный светофильтр», являлся убежденным противником расизма и национализма вообще. В этом смысле он был единомышленником другого своего современника-южанина, Марка Твена, а вот такой кондовой северянин, как Лавкрафт (кстати, высоко оценивавший творчество Кобба), отличался поистине «нутряным» расизмом, даром что его родной штат в свое время первым откликнулся на призыв Авраама Линкольна. Для северной психологии тех поколений довольно характерно в равной степени ненавидеть рабство… и чернокожих.
«Интернационал», который появляется на страницах этого рассказа, когда, готовясь защищать сицилийских трудовых мигрантов (о сицилийской мафии в тогдашних Штатах еще не слышали), в одном строю с англоамериканцами плечом к плечу встают этнический немец, итальянец,
