от этих рабов. Она взвесила в руке звенящую связку. Скованные одной цепью. И… у кого в руках наше освобождение?
– Куда он отправился? – спросил Фир.
– Преследует летерийцев. Полагаю, тут ты не станешь возражать.
– Возражать следовало бы тебе, аквитор.
Пожалуй, следовало бы. Она направилась к ожидающим рабам.
Узник рядом с Удинаасом подполз к нему поближе, и Сэрен расслышала его вопрос:
– Тот высокий убийца – это Белый Ворон? Правда? Я слышал…
– Ты ничего не слышал, – перебил Удинаас, подставляя руки Сэрен. – С тремя выступами, – сказал он ей. – Да, этот. Странник побери, вы не торопились.
Она возилась с ключом, пока первый замок не открылся.
– Вы двое должны были обокрасть ферму, а не попасть в лапы охотников за рабами.
– Охотники устроили там ночлег – нам кругом не повезло.
Сэрен отперла второй замок, и Удинаас вышел из ряда, потирая красные рубцы на запястьях.
Сэрен сказала:
– Фир хочет отговорить Силкаса. Знаешь, глядя на этих двоих, я уже не удивляюсь, что эдур и анди вечно воевали.
Они направились туда, где сидела Кубышка.
– Фир обижается, что он больше не командир, – сказал Удинаас. – А оттого что командует тисте анди, только хуже. Он до сих пор не может поверить, что давнее предательство – века назад – случилось иначе; что это Скабандари первым обнажил кинжал.
Сэрен Педак промолчала. Остановившись перед Кубышкой, она взглянула на замызганное личико девочки; на нее смотрели древние глаза.
Кубышка улыбнулась:
– Я скучала.
– Тебе больно? – спросила Сэрен, сняв большие кандалы.
– Ходить могу. И кровь остановилась. Это ведь хорошо, правда?
– Наверное. – Говорить об изнасиловании не хотелось – собственные воспоминания Сэрен жгли ее постоянно. – Шрамы останутся, Кубышка.
– Быть живой тяжело. Я все время голодная, и ноги болят.
Терпеть не могу детей с тайнами – особенно если они сами про эту тайну не знают. Задавай правильные вопросы, иначе ничего не получится.
– А что еще плохо в том, чтобы быть живой, Кубышка?
И… как? Почему?
– Чувствую себя маленькой.
В руку Сэрен вцепился старый раб, который тянулся к ключам с горестной надеждой во взоре. Сэрен отдала ему ключи.
– Освободи остальных.
Он решительно закивал.
– Ну, – снова обратилась Сэрен к Кубышке, – нам всем приходится со многим мириться. Жить – значит испытывать неудовольствие и разочарование.
– Сэрен, я по-прежнему хочу раздирать глотки. Это плохо? Наверное, плохо.
После слов Кубышки старик подался в сторону, с новой силой принявшись за неподатливые кандалы. Позади него ругалась от нетерпения женщина.
Удинаас, забравшись в фургон, рылся в поисках чего-нибудь полезного.
