Седой кобель Ястреб с разлета перемахнул через него и упал, поджимая передние ноги; старая сука, пытаясь остановиться, чертила задом бугристую пахоту, не удержавшись, напоролась на волка. Тот резко мотнул головой, сука пластом зарикошетила в сторону. Черный громадный клуб насевших на волка собак, качаясь, проплыл по пахоте несколько саженей и покатился шаром. Григорий подскакал на полминуты раньше пана, прыгнул с седла, упал на колени, относя за спину руку с охотничьим ножом»[60]. Как и у Толстого, охотничья доблесть сродни воинской.
Пожалуй, толстовскую традицию продолжает в охотничьих рассказах и Юрий Казаков. Жизнелюбие, причастность к вечному само-возрождению природы составляют нравственную основу рассказов Казакова. В рассказе «На охоте» «стеклянный скрип журавлей», «чистый и грустный запах росы», «присмиревший тихий лес», «чистый печальный воздух» – все это создает поэтическое настроение. А сюжет этого рассказа, в котором тянется «ниточка от отца к сыну, от сына, ставшего отцом, к его сыну» передает трагизм быстротечной человеческой жизни и одновременно вечное величие и красоту мира.
Рассказ «Арктур – гончий пес» (1957) посвящен памяти М.М. Пришвина. Это рассказ о слепой охотничьей собаке, в котором писатель запечатлел мир восприятия и переживаний собаки, что сближает его с лучшими произведениями русской литературы о животных – толстовскому «Холстомеру», чеховской «Каштанке», многим рассказам Пришвина, Паустовского. Обостренное восприятие запахов и звуков собакой, лишенной зрения, писатель передает с особой силой высокого трагизма и красоты. Арктур «слышал тончайшие звуки, каких мы никогда не услышим, – пишет Казаков, эти звуки замечательно улавливая и запечатлевая. – Он просыпался по ночам, раскрывал глаза, поднимал уши и слушал. Он слышал все шорохи, за многие версты вокруг. Он слышал пение комаров и зудение в осином гнезде на чердаке. Он слышал, как шуршит в саду мышь и тихо ходит кот по крыше сарая. И дом для него не был молчаливым и неживым, как для нас. Дом тоже жил: он скрипел, шуршал, потрескивал, вздрагивал чуть заметно от холода. По водосточной трубе стекала роса и, скапливаясь внизу, падала на плоский камень редкими каплями. Снизу доносился невнятный плеск воды в реке. Шевелился толстый слой бревен в запани около лесозавода. Тихо поскрипывали уключины – кто-то переплывал реку в лодке. И совсем далеко, в деревне, слабо кричали петухи по дворам…»[61] И запахи для него «звучали как музыка», особенно когда он оказался в лесу.
Охота приводит автора в глубинку, в леса, знакомит с лукавыми, иной раз чудаковатыми людьми. Перед писателем предстает жизнь грубая, подчас жестокая, не похожая на городскую. Рассказ «Ни стуку, ни грюку» внешне, как и многие рассказы Тургенева, вполне охотничий: герой, молодой москвич, бродит по лесам, болотам, лугам, охотится на дичь, а ночью засыпает в сарае на сеновале. Однако в рассказе юному мечтателю открывается иная, доселе неизвестная ему жестокая сторона жизни. Как и у Тургенева, у Казакова охота – это возможность войти в контакт с людьми другого
