до двери надстройки, мы закинули внутрь несколько рвотных гранат. Терпения пиратов хватило минуты на две – они выползли, как тараканы, содрогаясь в рвотных спазмах. Оружия при них не было.
К моему удивлению, один из деморализованных матросов растолкал товарищей, перепрыгнул борт и скрылся в бушующих волнах. Я не успел его схватить, а Рипли не подумала мне помочь.
– Это его выбор, – сказала она мне. – Каждый человек имеет право на выбор. Ты знаешь, что касатки в неволе умеют останавливать сердце?
– Значит, он утопился, чтобы не сесть в тюрьму? – с ужасом понял я.
– А что тут удивительного, если он стал пиратом ради свободы?
Я был уверен, что пиратами становятся только ради наживы. Подумав секунду, я отцепил от переборки короб спасательного плота и швырнул его за борт. Взревел ревун, полыхнул маячок – плот надулся и принял рабочее положение. Вскоре звук и свет остались далеко за кормой.
– Глупо, – пожала плечами Рипли.
– Я тоже имею право на выбор, – заявил я, закидывая карабин на плечо.
Мы собрали пленных человек двадцать, Жаб с Пасом и Молчуньей немного больше. Всех заперли в помещении камбуза. Хронометр Рипли показал два часа, шторм крепчал, вызывая все большее беспокойство у Жаба. Волны разгулялись так, что иногда перехлестывали через борт. «Красотку» кидало, как на безумном аттракционе – она то взлетала вверх, угрожающе кренясь, то проваливалась в бездну, вызывая безотчетную панику. Пас позеленел и стоял на четвереньках у пробоины в палубе. Его непрерывно рвало. Меня тоже пару раз вывернуло наизнанку. Рипли поднялась в рубку, чтобы гнать корабль на ручном управлении – ходовой компьютер не был приспособлен к таким суровым условиям и вымотал нам все кишки. Броневик мы снова кое-как закрепили тросами, но Молчунья все равно сидела в кабине, не выпуская штурвала из рук.
Вскоре вернулась и Рипли – не выдержала качки на высоте рубки.
– Помру на фиг! – стонал на карачках наш кавалер Алмазного Гарпуна. – Точно помру!
Жаб дал ему каких-то таблеток. Не помогло. На самом деле взводного тоже прихватила морская болезнь, но он держался. Рипли побледнела и скрылась в десантном отсеке. А вот мне стремительно становилось легче – тошнота отступила, я о ней совершенно забыл, а соленые брызги несли из-за борта запах свежести и свободы. И чем больше крепчал шторм, чем сильнее ревел ветер в обломках мачты, тем больший восторг поднимался во мне. И я понял, что мое крещение началось только сейчас и это будет крещение штормом. Я готов был закричать от счастья и безудержного веселья.
– Дай мне хронометр! – попросил я Рипли, сунув голову в люк отсека. – Когда будем на месте, я вам сообщу.
– На тебя что, вообще качка не действует? – она протянула часы со страдальческим выражением на лице.
– Действует! – рассмеялся я. – Еще как действует!
Я направил единственный уцелевший прожектор за борт, обмотался тросом от лебедки и встал у самого края палубы, держась двумя руками за леер.
