как она, моя маленькая девочка, поднесла к губам это вишневое чудовище, словно целуя его.
Глава четырнадцатая
Слава богу, они наконец уходят.
Преподобный Карл ныряет в свой «ренджровер», тайные агенты и Томас садятся в другие автомобили, а мы с Патриком остаемся у себя в гостиной в окружении восьми пустых стаканов из-под воды, под которыми на подставках еще не высохли мокрые кружки.
Ничего так и не было решено.
Патрик меряет шагами комнату, он весь взмок, и волосы его, обычно тщательно уложенные гелем, светлыми сосульками свисают на лицо. В данный момент он похож не на моего мужа, а на сидящего в клетке крупного хищника из породы кошачьих. Или, может, на одичавшего пса; да, пожалуй, все-таки на пса, ведь собаки – стайные животные.
– Они же не снимут с Сони счетчик, – говорю я.
– Снимут. Но не сразу. Ты только представь, что будет в школе, если она появится там без…
– Не смей называть это браслетом! – сердито прерываю его я.
– Хорошо. Без этого счетчика.
Я составляю стаканы на поднос, стараясь пользоваться только большим и указательным пальцами – мне и двумя-то пальцами не хочется к ним прикасаться, – а уж после того, как мне пришлось пожать руку преподобному Карлу, я испытываю непреодолимое желание оттереть свою ладонь щелоком.
– А разве сам ты не можешь как-то на них повлиять? Ты же сказал, что это сделка, так давай вместе с ними торговаться. Предположим, я дам этим ублюдкам согласие выйти на работу, но пусть тогда и они дадут моей дочери возможность свободно разговаривать.
– Я посмотрю, что тут можно сделать.
– Патрик, ты же гребаный советник президента по науке! Так что ты уж лучше все-таки постарайся сделать хоть что-нибудь!
– Джин.
– И нечего твердить «Джин, Джин»! – И я изо всех сил бью по столу рукой с зажатым в ней стаканом. Стакан, естественно, разлетается вдребезги.
Патрик мгновенно склоняется надо мной, промокая кровь, льющуюся из моей разрезанной ладони.
– Не прикасайся ко мне! – Один тонкий осколок вонзился мне прямо под большой палец. Оттуда-то в основном и льется кровь. Довольно обильно льется.
Сунув раненую руку под кран, я смотрю, как вода омывает мою рану, и мысленно возвращаюсь на полчаса назад, в тот момент, когда преподобный Карл «держал двор» у нас в гостиной, посвящая меня в свои планы на будущее.
Что-то во всем этом было не так. Возможно, его глаза, которые не улыбались, когда улыбался его рот. Или само построение его фраз. Казалось, что каждое предложение как-то слишком хорошо отрепетировано, выучено прямо-таки «на отлично» и в плане голосовых модуляций, и в плане интонаций. И все-таки в его речи чувствовалась неуверенность – слишком много было всяких «хм» и «э-э-э», засорявших его плавный рассказ о различных президентских намерениях, всевозможных переменах,
