подавать Патрику требуемые инструменты.
– Черт возьми, как хорошо, детка, что ты не поехала в частную лечебницу, – говорит он, и между нами снова воцаряется почти забытая нежность.
На минутку.
Патрик умело завязывает узел, обрезает концы хирургической нити и ласково треплет меня по руке.
– Ну, вот и все, доктор Франкенштейн. Выглядишь совсем как новенькая.
– Это вовсе не у доктора Франкенштейна шея на молнию застегивалась, – поправляю его я. – И все-таки как ты думаешь: они нас за нос водят или действительно намерены выполнить свои обещания?
– Не знаю, Джин. – Снова эта «Джин»! Он что, совсем сдурел?
– Слушай, если я все-таки соглашусь возобновить свою работу, то как мне проверить, что они не намерены… ну, я не знаю… не намерены воспользоваться ее результатами для создания… некоего всемирного зла?
– С помощью антиафазийной сыворотки? Да ладно тебе.
От потери крови и выпитого виски голова у меня немного кружится.
– Я им просто не доверяю, этим людям.
– Ну, хорошо. – Патрик и себе наливает виски, а затем с оглушительным грохотом ставит бутылку на стол. – Раз так, то не соглашайся! Не берись за эту работу. А с кондиционером мы разберемся, когда на следующей неделе поступят деньги на счет. Ты завтра же снова сможешь напялить свой чертов браслет, и все мы окажемся точно там же, где и были сегодня с утра, и все вернется на круги своя! – Он уже почти орет. И я тоже ору:
– Пошел ты!
Я вижу, что он уязвлен, что он буквально обезумел от отчаяния, но это отнюдь не оправдывает тех слов, которые в следующую минуту вылетают у него изо рта; их он уже никогда не сможет взять назад, они вонзаются в мою душу куда глубже, чем любой осколок стекла, и душа моя снова и снова истекает невидимой ему кровью.
– Ты знаешь, детка, – говорит он, – вот ведь что интересно: а не было ли лучше, когда ты не имела возможности так много говорить?
Глава пятнадцатая
Сегодня у меня на запястье нет металлического наручника, однако обед у нас проходит до странности тихо.
Стивен, обычно чрезвычайно разговорчивый и успевающий выболтать целую кучу вещей, не забывая при этом набивать рот едой, сегодня ни слова не сказал ни о Джулии Кинг, ни о футболе. Близнецы тоже как будто чем-то смущены и ерзают на стульях. Соня то и дело поднимает глаза от тарелки и смотрит на мое левое запястье; она вообще молчит с тех пор, как пришла из школы. И вот еще что странно: Соня со Стивеном так и не стукнулись кулаками в своем обычном шутливом приветствии.
Что касается Патрика, то он, быстро покончив с обедом, относит свою тарелку на кухню и исчезает в кабинете, прихватив графин с бурбоном и что-то буркнув насчет необходимости закончить некую срочную работу. И, пожалуй, невозможно сказать, на кого он больше сердится – на меня или на себя.
– Ты объясни им все, Джин, – говорит он, закрывая дверь в свое святилище, где вдоль стен выстроились стеллажи с книгами.
А
