и церковной жизни Е. Е. Голубинскому и Г. П. Федотову, а за ними повторяемо многократно <…> Попытка приписать слову “страстотерпец” какое-то особое для русского христианства значение покоится на отрыве от его основного и первоначального смысла подражания страстям Христовым (Christi imitation). Если даже писали и говорили в сокращении “страстотерпец”, то всегда мыслился “страстотерпец во (о) Христе”, “страстотерпец Христов”, поборник, последователь Христа (athleta Christi), подражатель Христу в его крестных страданиях. В мире средневекового христианина Борис и Глеб всегда и только воспринимались Христовыми страстотерпцами. Потеря осязания языковой связи обоих слов началась в новое время вплоть до “омирщения” страстотерпца».) Это заключение – результат модернизации восприятия мировоззрения и миропонимания средневекового христианина. В агиологии нашего времени досадно то, что, обращая внимание на политический факт гибели Бориса и Глеба, игнорируют религиозное мышление и осмысление того, что стало известно древнерусскому христианину уже в ХI–ХII столетии и позволяло ему воспринимать подвиг святых князей как последование Христу вплоть до страдания во имя Христа за веру, проявленную не только на словах, но в своих поступках, на деле. Именно такой подход свидетельствует, как формировалась христианская религиозность на Руси, не случайно усматривающая в пролитой крови князей-мучеников свидетельство о принадлежности Руси к христианству, дабы их самих определить как апостолов – “основоположников святому крещению”» (Поппэ А. В. Земная гибель и небесное торжество Бориса и Глеба. С. 335–336).
Существенно замечание А. М. Ранчина, снимающее обвинение с Е. Е. Голубинского и Г. П. Федотова. (См.: Ранчин А. М. Сказание и Чтение о Борисе и Глебе в составе Великих Миней Четиих митрополита Макария // Ранчин А. М. Вертоград златословный… С. 306.)
Соглашаясь с А. В. Поппэ, хотелось бы сказать следующее. Наследницы Киевской Руси – Русь Московская, а затем царская и коммунистическая империи, с их глубочайшим социальным и духовным расколом, сделали тип «страстотерпца», страдающего от сродников, основным, именно национальным. ХХ век пополнил русский пантеон святых «Собором святых новомучеников и исповедников Российских», убиенных после большевистского переворота 1917 года. Канонизации продолжатся. В пантеон должны бы войти не тысячи, а миллионы мучеников. Впрочем, «неофициальное» понимание святости в данном случае часто не сходится с «официальным». Исследовательская проблема, по крайней мере, в этом точно есть. «…сонм “новомучеников” ХХ века, пострадавших за веру при большевиках (более чем в два раза превышающий количество святых Древней Руси!), может показаться совершенно неожиданным. Если же в будущем мы примем в расчет (проведя соответствующую изыскательскую работу) мучеников и исповедников, пострадавших от церковно-государственного террора при Романовых либо за верность старым церковным обрядам, либо за “имяславие” – людей, ценивших вечную жизнь со Христом больше, чем временную жизнь, и дополним наш перечень и наш график соответствующими именами и цифрами, тогда, вероятно, не
