характеристики речевого поведения героя:
«…сказал Долохов, с выражением неестественной торжественности, которая неприятно поразила всех слушающих» [XIII. С. 442]; «с выражением сухого напыщенного восторга» [XIII. С. 444]; «Долохов оживлённо сказал эту театральную речь (он весь вспыхнул, говоря это)» [XIII. С. 444].
Долохов окончательного варианта романа, как и много позднее Хаджи-Мурат, – чужд знаковой системе, ритуальности правил театра, который оказывается для таких героев подходящим контрастным фоном.
Характерные высказывания Долохова обращают нас к тому типу индивидуализма, который обозначен Толстым как «наполеоновский»: «Я никого знать не хочу, кроме тех, кого люблю; но кого я люблю, того люблю так, что жизнь отдам, а остальных передавлю всех, коли станут на дороге» [X. С. 43], «мне что нужно, я просить не стану, сам возьму» [IX. С. 148]. По мысли многих исследователей84, «Война и мир» написана ради опровержения этого комплекса воззрений, причём частным моментом опровержения была художественная дискредитация героев, выступавших его носителями. Мы видим поражение Наполеона, поражение всего ряда персонажей, с ним связанных, – Элен, Сперанского, Андрея (раннего периода), но не Долохова. Последний подаётся читателю вне контекста семейного счастья «Войны и мира», он отчуждён, внезапно исчезает со страниц романа, более в нём не появляясь, – но его нельзя назвать побеждённым.
Долохов, несомненно, предстаёт одним из типовых выразителей индивидуалистической, романтической, «наполеоновской философии», личного подвига, своего Тулона – и при этом он органично и естественно вписывается в жизнь. Разгадка этого противоречия, скорее всего, скрывается в натурфилософских и мифопоэтических основаниях поэтики образа (коренящихся в символике Кавказа, так впечатлившего Толстого) и – соответственно – в органичности такого естественного индивидуализма.
Долохов неоднократно характеризуется как «зверь», «бестия» [XI. C. 199], «собака», хоть и «злая» [X. С. 110] и т.д. Зооморфизм данных оценок важен. Современные исследователи всё чаще обращаются к образам животного в художественном тексте и шире – в мировой культуре85. В поэтике произведений Л.Н. Толстого этот вопрос занимает значительное место, но изучен пока недостаточно. В числе значимых работ отметим монографию Б. Ленквист, которая в своём анализе «животных» ассоциаций в романе «Анна Каренина» приводит мифопоэтические параллели, связанные с образом медведя86, а также статью Е.Д. Толстой, раскрывающей смысл ряда зашифрованных «бестиальных» сравнений в стилистике «Войны и мира»87.
Л.Н. Толстой, 1954 г., Москва, фотография с даггеротипа
Стоит отметить прозвучавшее в письме к А.А. Толстой от 1 мая 1858 г. высказывание Л.Н. Толстого по поводу его рассказа «Три смерти»: «Его [мужика] религия – природа, с которой он жил. Une brute [животное], вы говорите, да чем же дурно une brute? Une brute есть счастье и красота, гармония со всем миром,
