хоть чуть-чуть, хоть немножко, идет на то, что значительнее меня лично, что больше меня, сильнее меня, главнее меня, находится вне меня, ради чего я готов добровольно пожертвовать какими-то личными, сугубо эгоистическими, интересами, и от этого я же испытываю удовлетворение. А можно сбежать с любимым человеком на необитаемый остров, и никого никогда больше не видеть, кормиться, наслаждаться природой, любить друг друга – и обрести в этом смысл жизни, и быть совершенно счастливым и удовлетворенным своей жизнью. Это можно называть «обретением смысла», можно «нахождением смысла», а можно «созданием смысла» – разницы тут никакой. Осознал смысл – есть он у тебя, не осознал – нет его у тебя. Если миллионер полагает, что все – дерьмо, его миллионы нужны только ему самому для его хорошей жизни, – в один прекрасный день он может ощутить отсутствие смысла в своей жизни, и тогда в лучшем случае он отправится к психоаналитику и начнет принимать антидепрессанты, а в худшем – пустит себе пулю в лоб.
***
Ощущение смысла жизни радует.
Граф Толстой как-то написал, что вопрос о смысле жизни никогда и не возникает, если жизнь хороша: плохая жизнь автоматически рационализируется нашим сознанием, как бессмысленная мучительный вопрос: «зачем я живу, если мне так плохо, что можно перефразировать в почти суицидальное – на хрена ж мне такая жизнь? Нужно срочно, ну безотлагательно сделать её лучше!».
Смысл жизни в том, чтобы жить так, чтобы не было необходимости задумываться, в чем смысл жизни. Смысл жизни – выжать из нее максимум счастья. Не напрягаясь. И в тоже время смысл заключается в том, чтобы достойно прожить жизнь.
А цель жизни – наилучшим образом подготовиться к смерти.
Свидетельствует Джек Лондон («Потерявший лицо»):
«Никаких шансов спастись не было. Он вздрогнул. Неужели то, что он видит сейчас перед собой, и было Большим Иваном – человеком без нервов, словно выкованным из железа; существом флегматичным как бык. И всё-таки индейцы из Нурлато нашли у Большого Ивана нервы и прощупали их ло самых корней его трепещущей души. Они добились своего. Казалось непостижимым, что человек может перенести такое и ещё остаться живым. Большой Иван дорого расплачивался за примитивность своей нервной системы. Он продержался вдвое дольше, чем остальные.
Субьенков чувствовал, что ему не вынести мучений казака. Почему Иван не умирает? Субьенкову казалось, что он сойдёт с ума, если не прекратиться этот душераздирающий вопль. Но ведь когда вопль прекратиться, настанет его, Субьенкова, очередь.
Субьенков наблюдал за этим и содрогался от отвращения. Он не боялся смерти. Он слишком часто рисковал жизнью, чтобы испытывать страх при мысли о смерти. Но всё его существо восставало против пытки. И дело не только в том, что придётся испытать нечеловеческие страдания. Вызывало отвращение жалкое зрелище, когда он, корчась от боли, будет просить, умолять, выпрашивать быстрой смерти, точно так же, как это делал Большой Иван и другие. Это отвратительно.
