точно не у меня. Ты, это, давай заходи. У меня тут и выпить есть, и пожрать ещё осталось, – сказал он, проталкивая в глотку содержимое своего рта.
Вася настойчиво стал затягивать Степана Матвеевича к себе в квартиру. Тот, будто загипнотизированный, пошёл вслед за хозяином.
Бедный Степан, увлекаемый в омут Васькиной квартиры, уже не сопротивлялся потоку соседской бестактности.
– Садись, – дотащив до кухни, указал на табурет Василий.
В кухне не наблюдалось обычного холостяцкого беспорядка, наоборот, из сушилки выглядывали намытые до блеска чашки, кастрюльки, тарелки. На ручке духового шкафа висели сохнущие, аккуратно сложенные фартук и полотенце. Всё это не вписывалось в представление Степана Матвеевича о соседе.
– Заходила твоя жёнка с утра, – с ходу начал Василий, только Степан Матвеевич примостился на табурете.
– Сам её не видел, Светлана открыла.
– Какая Светлана? – на автомате уже спросил Степан.
– Ну, ты знаешь, из 97-й квартиры, у неё ещё муж военный. Вторую неделю пропадает. Так я её жалею, в смысле Светлану. В смысле, пока тот в отъезде.
– Мою жену тоже жалел?
– Жалел, жалел, а как же её не жалеть? Ты вон цельный день пропадаешь. Её и порадовать некому. А бабе что надо? Чтоб жалели. Ты пей, пей, давай, что ли, за баб! Чтоб их!
И Степан Матвеевич начал пить. Пил он самозабвенно, вначале у Василия, а потом, когда у Василия всё кончилось, в том числе и терпение, и тот, не выдержав такого глубокого погружения в бездну спиртосодержащего, оттранспортировал осиротевшего соседа к нему, дома.
Первым нападению был подвергнут обильный бар. В баре находилось так много бутылок, аппетитных бутылочек, пузатых графинчиков, глиняных сосудиков, скопленных за длинную трезвую семейную жизнь, что всего этого богатства хватило более чем на неделю.
Через неделю, несмотря на настойчивые, увещевающие, а порой и угрожающие звонки со службы, он продолжал пить. Степан Матвеевич оказался запойным. Он перестал страдать по покинувшей его жене, можно сказать, что наступило некоторое просветление. Все мысли его стали по-настоящему глубоки и не сиюминутны, теперь они были устремлены в сторону пития и миросозерцания. Деньги в доме ещё оставались, и его стремительную пошатывающуюся фигуру можно было заметить на маршруте дом–ларёк и обратно. Через месяц пришлось перейти на менее дорогие напитки. Мебель и всякая домашняя дребедень вначале тоненьким ручейком, затем и бурной порожистой речкой стали утекать из квартиры. Звонки с работы почти прекратились, и даже сосед Василий стал шарахаться от него при случайной встрече. Всё это нисколько не смущало Степана.
При редких, случайных звонках с работы он ликующе хохотал в трубку, должно быть, выражая тем самым всё своё отношение к суетности этого мира и презрение к звонившим. При не менее редких встречах с соседями по парадной он ускорял шаг и старался укрыться за собственной дверью как можно быстрее.
Один
