Марк с трудом, слова в его голове превратились в кашу, наподобие той, что ел сейчас, и из этой однородной расплывающейся массы сложно было выудить нужные. Многие он забыл, особенно это коснулось существительных. «Оставил то, что пишут?» – спросил он медсестру, не в состоянии вспомнить слово «письмо». Медсестра уставилась на него, не понимая, что он хочет, ожидая пояснений, но Марк повторил уже сказанное и попытался изобразить жестом процесс писания. Наконец-то она догадалась: «Нет, письма тебе не оставил, но оставил деньги на лечение, они у меня, так что не бойся, выхожу».
Об уходе и лечении с момента возвращения сознания центурион как-то не удосужился подумать. Речь зашла о деньгах, и он вспомнил: «А мои?» Тут медсестра была догадливее и сказала, что деньги Марка у казначея легиона, насчет чего есть расписка, она в вещмешке, а вещмешок под головой, так что когда выздоровеешь, можешь спокойно их забрать. Марк не чувствовал, на чем он лежит, потянулся к вещмешку, но оказалось, руки слушались его не так хорошо, как он себе представлял. Медсестра, увидев его безуспешную попытку дотянуться, замахала руками, мол, я сама, придержав голову центуриона, положила скатанное в рулон шерстяное одеяло, достала мешок, принялась его развязывать, борясь с неподатливым узлом, Марка от этих телодвижений снова затошнило. «Потом», – прошептал он и едва не отрубился. Медсестра хмыкнула, пожала плечами, мол, как хочешь, вернула мешок на прежнее место.
Голоса внутри головы явно давали какие-то советы, диктовали инструкции, но понять, что они требуют, он не мог. И может, к лучшему. Иногда ему казалось, что и разговоры соседей происходят на непонятном языке. Не сразу он понимал и медсестру, так что той приходилось несколько раз повторять одну и ту же фразу.
За время болезни Марк потерял двадцать килограммов; если бы не индивидуальный уход и кормление, он вряд ли бы выжил. Он не узнавал своего тела, несмотря на потерю веса, оно казалось ему тяжелым, костлявые руки и ноги были просто неподъемными, любое движение давалось с большим усилием. Постоянно хотелось дотронуться до впадины над левым ухом, но даже легкое прикосновение отзывалось искрами в голове и судорогами во всем теле. По мере выздоровления эти симптомы стали исчезать. Правда, голоса в голове не умолкали еще долго, но тошнить стало меньше, и через некоторое время он смог сидеть и решился посмотреть на себя в зеркало…
– Что, совсем-совсем ничего не помнишь? – с сочувствием спросила Фелиция.
– Нет, но точно знаю, что у меня было хорошее образование и, судя по всему, я был не из бедной семьи. Я неплохо разбираюсь в философии и истории, в голове полно информации, даже не знаю, откуда все это. До ранения я делал записи о военной кампании, они у меня сохранились…
– Слушай, ну жуть какая, бедный ты бедный.
– Ерунда, подумаешь, кто-то теряет на войне руку или ногу. Я вот потерял часть своей жизни. Жизнь-то мы теряем каждый день понемногу, а у меня вот сразу ампутировалась большая ее часть. Но привыкнуть
