с башнями. Бревенчатые постройки тесно лепились друг к другу. В избах тускло горели светильники. На полках стояла глиняная посуда. В каждом доме были веретено и прялка.
Киевские ремесленники славились своим мастерством. С помощью круга, который вращался вручную, гончары делали из простой глины горшки, ковши и корчаги. С утра до позднего вечера работали кузнецы: в печах-домницах из руды выплавляли железо, а затем ковали из него топоры, железные сошники для сохи. Киевские кузнецы нашли форму топора, сохранившуюся до наших дней, викинги называли ее «тапр-окс». Для знатных горожанок киевские ювелиры-златокузнецы создавали драгоценные украшения. Золотая и серебряная посуда подавалась к столу князя.
Жителям Киева приходилось постоянно отражать набеги степных кочевников-печенегов. Отважно бились доблестные воины. На защиту города поднимались все его жители. Меткие стрелы обращали в бегство непрошеных гостей. На Подоле, на месте битвы с кочевниками, повелела княгиня Ольга выстроить величественный христианский храм – Свято-Ильинскую церковь. Таким запомнил свой родной город Владимир, когда в десятилетнем возрасте он покинул его…
У пристани стояли суда и раздавался стук молотков – это умелые плотники чинили по весне ладьи. С южной каменной башни верхнего города раздался трубный глас. Это дозорный давал сигнал, что видит приближающуюся флотилию снеккаров – военных кораблей. Услышав тревожный звук, подольские ремесленники, трудившиеся прямо на улице – кто мял шкуры, кто разделывал мясо, кто возился с парусами, – поспешили свернуть работы.
Уже вскоре дозорный на деревянной башне нижнего города начал отчаянно колотить в рынду. По переполоху было ясно, что возвращается кто-то из князей Рюриковичей. Но кто? Двадцатитрехлетний киевский князь Ярополк? Девятнадцатилетний новгородский князь Владимир? Оба, заключив мир в крепости Рόдне, что ниже по течению? Или кто-то один, а другой – убит?
Горожане с Подола бросились встречать флотилию. В одном доме даже забыли трехлетнего мальчишку, который совершенно голый и босиком тоже преодолел порог незапертой двери и заковылял в сторону пристани. Кто бежал, распугивая домашнюю птицу, кто шел скорым шагом, бранясь на сновавших под ногами коз.
Олаф Трюггвасон, зажимавший в княжеских палатах какую-то белокурую прелестницу, вдруг отпустил ее, прислушался к дозорной трубе и просиял.
– Сигурд! – воскликнул шестнадцатилетний юноша, хлопнул на прощанье девчонку по мягкому месту и выскочил во двор.
Златовласка осталась крайне недовольна таким обращением. Она заткнула уши, чтобы не слышать глас дозорной трубы, и завалилась на ложе из мягких оленьих шкур. А Олаф присмотрелся к стягу новгородского князя на мачте снеккара на двенадцать пар весел и радостно улыбнулся во весь рот. Стремянный подал ему буланого коня, юноша лихо вскочил в седло и поскакал под гору на Подол.
Викинги на переднем снеккаре развлекались тем, что бегали за бортом по веслам. Гребцы держали их горизонтально по отношению к воде,
