давать Луцику лишний повод чувствовать себя жертвой, отчего тот стал бы еще яростнее защищать свою иезуитскую позицию в отношении бойцов.
Но придумать что-то было необходимо. Иначе двум молодцам ни за что ни про что могли припаять срок. Очень даже могли.
Командир второй роты капитан Миронов отличался удивительным спокойствием, трудолюбием и упрямством. Маленький, с молодости седовласый, он завел привычку курить трубку в минуты досуга, напоминая профилем актера Ливанова в роли Шерлока Холмса.
Долгое свое пребывание в должности ротного и капитанские звездочки объяснялись нежеланием делать карьеру. Ну вот нравилось ему с утра до ночи по пояс торчать под капотом «Уралов» и ЗИЛов! Найти Миронова можно было в двух местах – в канцелярии за документами или в ротных боксах, в автопарке. В канцелярии был он хмур и неразговорчив, а вот в автопарке преображался. О машинах своих говорил не как о чем-то неодушевленном, а словно все они были живые и с характером.
К «Уралу» с кунгом приемного центра Р-454 Миронов относился как к капризному и норовистому старому льву – машина часто ломалась, одышливо плевалась горячим газом. Ротный подходил к ней после очередной поломки и, нырнув под капот, тихо и примирительно бормотал что-то. А юркий ГАЗ-66 с кунгом радиостанции Р-111 он называл охламоном и иногда спрашивал: «Ну, что, охламон, побегаешь еще?»
На совещание к командиру батальона капитан Миронов являлся порой по локоть в мазуте, с полосками масла на лице. Садился на краешек стула, чтобы не испачкать, и оживлялся только тогда, когда разговор заходил о двигателях и топливе.
Не было в полку машин более ухоженных и надежных, чем в роте капитана Миронова. Солдаты, привыкшие к такой манере общения ротного с машинами, и сами невольно перенимали у него уважительное отношение к технике. Передавая свои «тачки» молодым водителям, заставляли вникать в каждую мелочь, в каждый нюанс работы, с едва сдерживаемой слезой и тяжестью в сердце покидали родную кабину.
Спокойствию ротного в самых разных ситуациях могли позавидовать древние стоики, а его безмятежность сделала бы честь эпикурейцу. Худой и низкорослый, с чуть кудреватой седой растительностью на голове, имевший обыкновение говорить размеренно, без криков, матов и армейских выражений, он в принципе не мог не вызвать благоговейный трепет в солдатских сердцах. Но удивительное дело: солдаты его очень уважали. За справедливость и рассудительность.
Все в роте капитана Миронова было несколько иначе, чем в других подразделениях. Всякий раз, когда заходила речь о второй роте, возникало ощущение правильности, какой-то удивительной четкости и завершенности, созданной ротным в коллективе. В отличие от других, рота капитана Миронова была управляема. И управляема не внутренними лидерами, на которых в большинстве своем полагались командиры подразделений, а только одним человеком – самим капитаном Мироновым. Его приказы, отданные тихим, спокойным тоном, выполнялись без оговорок и увиливаний.
Конечно,
