Это метафора. Но она достаточно емко выражает смысл мироздания: «мир – живой организм» и каждая его часть значима не «сама по себе», а как элемент Универсума. Тогда многие понятия этической и эстетической сферы как мыслительные конструкции этих частей мироздания (и социума) не должны становиться «безжизненными» заместителями постижения мира. Добро и зло, красота и безобразие, справедливость и ложь – не декларации, не навязанные извне правила, а стороны нашей жизни, нашего опыта. Стать нравственным, сознательным можно только гармонично соотнося себя с окружающим миром. Это соотнесение – истоки, начало, исходные пути формирования личности, познания мира, которое осуществляется не бесцельным накоплением информации, а осмысленным саморазвитием.
Трудно представить себе с полной определенностью всю последовательность этого процесса, где каждая его часть как этап формирования эстетического познания неизменно проникнут и этической оценкой. Идея эстетического познания основана на том, что нет «чувства вообще», безотносительно к нашей эмоциональной жизни, но есть «неформализуемая» гамма чувств, которая соотносится с душевным и духовным строем личности. Мы говорим: «радостная рощица», «угрюмая скала», «печальный закат», «малиновый звон» как бы «подставляя» свое мироощущение под «видимые формы». То есть мы соотносим в данном случае наши оценки, наши субъективные ощущения и восприятия с понятиями об объектах среды.
Поэтому чувство прекрасного как представление о гармонии и соразмерности вещей, явлений и процессов неизменно окажется окрашенным эмоционально: светлым и радостным или, наоборот, угрюмым и печальным, если вещи и предметы безобразны (точнее, «безобразны»). Сегодня мы эти явления оцениваем через семиотический контекст – понятия информации как особого «антиэнтропийного» механизма, выработанного человечеством для организации своего бытия и преодоления хаоса жизни. В этом смысле художественная культура становится способом хранения и структурирования информации, где культура отграничена от «не-культуры» сложной знаковой системой. Эти «знаки среды» выражают в определенной степени наши этические и эстетические оценки. Энтропия как дисгармоничность и неупорядоченность средового пространства воспринимается нами не просто как «бессмысленность и «нефункциональность» каких-то жизненных явлений и процессов, но прежде всего как «ложь», «фальшь», «ошибка», «предрассудки», «зависть», «зло», «смерть», «жестокость», «разрушение» и т. д., т. е. приобретают не только эстетическую, но, как ни странно, и этическую оценку. Познание гармонии в таком контексте является в известной мере «очищением» (катарсисом), т. е. таким процессом саморазвития, который еще со времен античности называли «калокагатией» – неким метафизическим единством добра и красоты. Эта категория утрачивает свой смысл в периоды острых социальных катаклизмов, переходных периодов в развитии социумов, когда речь идет только о выживании.
