зима». Убийца столичных звезд всегда оставлял на месте преступления книгу американской писательницы Сары Джио – «Ежевичная зима»; это был его тайный знак. Его метка…
– Всякая плоть, как одежда, ветшает; ибо от века – определение: «смертью умрёшь», – резюмировал я, оглядываясь и запоминая, окружившую меня территорию арабского халифата, допивая, остывший тыквенный латте, заточенный в идеально ровный картонный стакан из «Данкин донатс», на плотном теле которого, расположилась вычислительная надпись: «Боб – ты бог!», выцарапанная неровно, блеклым цветом красного маркера, за подписью Пи Ви.
Я вытянул из страницы «холодный март» …
Надо торопиться, трансатлантический пароход, второй лайнер класса «Олимпик», отплывает на Пангею через пятнадцать минут… Порт приписки: Ливерпуль.
#Охота на лис.
Шестьсот миллионов лет моей эволюции, бесполезно уходят в истощенные раны пожелтевших зерен религиозной антиутопии, посеянных лживой пропагандой мультикультурного шока, в тоталитарном воздухе такой посредственной сейчас – осени. Я бесцельно хожу по обесточенным артериям опустевших улиц, пробираясь сквозь перламутровый холод картонных домов, наспех собранных палестинскими самаритянами, в виде – рождественских подарков от Мамаши Баркер; в виде – заброшенных консервных заводов и джутовых фабрик, разбросанных по оголенным костям вегетарианского берега – рыбацких лодок, согретых слабыми лучами искусственного солнца (созданного в военных лабораториях Гонконга), и разбросанных, как-то хаотично и грязно, по каштановой тверди нефритового пляжа в графстве Уиклоу; где, два священника сикха, облаченные в ливреи французских гренадеров, проводят тайные зороастрийские обряды, реанимируя истлевшую душу парса – воскрешением дочери Иаира…
Смерти – нет… И, понимание бесконечности, давит на мое кукурузное сознание, ритуальным танцем сгоревшей надежды; распятой улыбкой буддистов Таиланда – запечатленных двадцать пятым кадром немого кино на траурных лентах опустевших флагштоках колонизированных стран Европейского континента – необходимым сегодня, возведенным в культ нового дня – жертвоприношением пророку Мухаммаду (салла-Ллаху алайхи ва-саллам); Рождественскими подношением волхвами с Востока – Заратустре, символизируя скорую гибель цивилизации…
C каждым новым, прожитым – в пустое, безвкусно-резиновым днем, грехов на моей душе становиться все больше, и я, одиноко уничтожаю свои никотиновые воспоминания – героиновой иллюзией озлобленного суицида… Это – контрольный выстрел в голову; противоречивые перфомансы ислама, идущие в резонанс социалистическому образу жизни, который, опять – вне закона; царство царя Соломона, разделенное полевыми командирами Джебхат ан-Нусра – на Северное и Южное; восток Большого Ирана, пригород Азии и Индокитая, где поминальная тень Дэви Крокета
