в ней. Нашёл там сорванный совсем недавно лист подорожника. Основательно размял его пальцами, осторожно приложил к ранке на батькином подбородке и добавил к сказанному:
– Вчера надо было думать. За вечер со всеми умудрился на брудершафт выпить. Сколько пойла выжрали на пару с Морозом – говорить не стану. Песни спивали, как волки на Луну выли. Сколько тебе раз говорить: негоже командиру полка панибратство с подчинёнными разводить.
Зная свой грешок, Паливода молчаливо опустил глаза. Он очень хорошо понимал свою слабость, с которой бороться пытался, но по пьяному делу она всегда оказывалась сильнее, отчего наутро всегда мучился от внутренних угрызений совести.
Снадобье ординарца очень скоро подействовало. Головная боль резко отступила. Звон в ушах прекратился. Боль в пояснице угомонилась. Одним словом, полегчало.
Цибуля времени даром не терял. С особенной аккуратностью расстелил на прошлогодних прелых листьях чистую тряпицу. Неспешно разложил на ней закуску. Достал из сумки пузатую бутылочку из тёмного стекла и на глазах нервно сглотнувшего слюну батьки наполнил горилкой до краев серебряный стаканчик. Уверенной рукой поднёс его подполковнику.
Паливода с радостью принял в руки заветную чарку и, не тратя время на раздумье, опрокинул водку в рот. Занюхал краюхой черного хлеба, натертой чесноком. Вернул хлеб на тряпицу и только после третий чарки жадно навалился на хлеб и сало.
В это время ветви черёмухи раздвинулись, и под деревом с фляжкой в руке появился долгожданный есаул Лозинский. Аккуратно поставив её возле тряпицы с закуской, Лозинский, ни слова не говоря, присел напротив подполковника.
Только успели опрокинуть по стаканчику, как в их компанию под черёмухой неожиданно вторгся Терентий Мороз. Положил на тряпицу завёрнутый в лист лопуха кусок отварного мяса. Залпом опрокинул предложенную Самсоном чарку водки. Закусывать её не стал и, ссылаясь на полное отсутствие времени, после слов благодарности, рысцой рванул обратно на кухню.
Правильно выпитая с утра водка сняла похмелье. Лица подполковника и есаула разгладились. Любезно обменявшись кисетами, они, наконец, закурили. Сразу завязалась душевная беседа. Чтобы вновь оправившиеся от хвори офицеры не начали, как вчера, выпивать на брудершафт, дальновидный Цибуля без лишних слов собрал в узел тряпицу с остатками закуски. Заткнул пробкой бутылку. Выплеснул из серебряной чарки оставшуюся малюсенькую каплю водки на землю и спрятал её в сумку. Полную флягу есаула Лозинского отставил в сторону. Умный маневр ординарца подполковник оценил по достоинству.
– Похмелье – дело тонкое. Не будем портить, господин есаул, такое удивительное и прекрасное сегодняшнее утро, которое в начале своем казалось безобразным, а вот в сию минуту оказалось прекрасным.
– Самсон Тимофеевич, собор всех офицеров полка у моего баркаса немедленно, – перебив на полуслове Лозинского,
