проверить, правда ли это. Она видела, как текла из её друга кровь, и что бы он вот так был здоров? Что за чудо-врачи стали находиться в нашей «Великой» стране?
Один из врачей пробрался сквозь толпу к палате.
– Расступитесь.
Он дал мне увидеть моего друга, но на расстоянии. Максим был весь бледный, побитый, бедный человечек, которого я не уберегла, а главное, что он пожертвовал собой, чтобы уберечь меня.
Врач стоял рядом с Максимом, и я увидела, как его глаза открываются. Дыхание сразу останавливается, этот врач что-то ему говорит, на что Максим пытается пошевелить губами, а тот тем временем показывает рукой на меня, а голова Максима небрежно, как будто старая ржавая дверца от шкафчика, поворачивается в мою сторону. Он жив…
* * *
Эти три дня длились как учебный день. Долго, долго и ещё раз долго. Три дня понадобилось, что бы я пришла в чувства, три дня у меня допрашивали детали этого происшествия, и три дня мне не верили, что я просто споткнулась, упала на дорогу, а Максим, оттолкнув меня на обочину… сам попал под машину, ведь расскажи им истину… было бы ещё больше суматохи, разборок и психоза, а этого никому не надо, ни мне, ни нашим родителям, ни уж тем более Максиму, а как для себя решит Он, я не знаю.
Двадцать восьмое августа. Сегодня все ученики пошли в школу, чтобы забрать некоторые учебники, выслушать инструктаж и так далее. Но мне плевать на школу, когда в больнице лежит мой друг.
Всего хватило двух дней, что бы эта новость разлетелись по всему нашему городу. Узнали абсолютно все, даже Арина. Узнав о происшествии, она незамедлительно села в самолёт вместе с родителями. Я не чувствовала жалость ни к кому, кроме родителей Макса и самого его. Я еду на маршрутке в городскую больницу. Незамедлительно поднялась на порог, вместилась в лифт с ещё одним врачом и каким-то дядькой и прибежала в нужную мне палату. Там как раз поджидал меня врач Максима. Он кивнул мне и тихо открыл дверь. Я боялась зайти туда, но врач только тихонько подтолкнул меня.
Я стою рядом с кроватью и смотрю на него, на его перебитое лицо и руку, которая была в гипсе, но оказывается и не только она.
Услышала тяжёлый стон, Максим сморщил лицо и простонал ещё раз. Он открыл глаза и медленно повернул в мою сторону голову. Максим смотрел на меня уставшими впалыми глазами. Я не сдержала своих болезненных и, прожигающих глаза, слёз. Как же было больно смотреть на его еле дышащее тело. Почему он лежит в этой койке, а не я? Почему вместо меня, лежит и стонет от невыносимой боли мой друг, почему не я, почему он?
Я упала на колени, держа загипсованную руку моего Максима, до которой даже боялась притронуться, думая, что сделаю ему больно, и смачиваю простыню своими горькими слезами. В унисон с моим воем и нытьём, я услышала слабый и хриплый голос моего друга.
– Ва… ря, вс-стань.
Я не могла слышать этот ужасный скрежет в его горле, не могла слышать кряхтения в его словах. Я приподнялась.
