заинтересовывать, а что-то я выполнял механически. Эмилю я был нужен исключительно из-за своей феноменальной памяти. Вся информация из книг, тысячу раз разглядываемых мною в детстве на письменном столе бабушки, изученная в школе, пройденная в институте фантастическим образом хранилась в моей голове. Я досконально мог воспроизвести любую таблицу, любые коэффициенты, любые формулы и доказательства.
Как и пророчила бабушка, память оказалась лишь зрительной. Но это ни мне, ни делу не мешало. Я за секунду мог найти ошибку или неточность в обоснованиях Эмиля, и продолжить правильный ряд «детских закорючек». Для Эмиля я был ходячей и мгновенной энциклопедией…
Было за полночь, когда мы, уставшие после второй бессонной ночи, снова и снова записывали показания и производили расчеты. Эмиль был веселым молодым человеком и заражал своей энергией, поэтому я на такие мелочи, как сверхурочная работа, порою без выходных, внимания не обращал. С Эмилем было комфортно и в кафе, и в лаборатории. С ним время летело интересно и незаметно.
– С этим могли бы и лаборанты справиться, – заметил я, записывая очередные отклонения и потирая побаливающие от напряжения виски.
– Ты понимаешь, какая штука, – зашептал Эмиль, капилляры в его глазах от утомления лопнули, и белки выглядели болезненно красными. – Впрочем, я позже скажу.
– Ну что еще? – я взглянул на него. – Снова неудача? Но ты, как истинный борец, пойдешь до конца неверного пути, чтобы удостовериться, что никакого шанса нет?
– Параллель, – отозвался он.
– Мне б руки с ногами параллельно сложить и уснуть, – обреченно ответил я.
– В конце неверного пути может найтись такая точка, которая, при правильном рассмотрении, даст направление на правильную параллель.
– Эй, точечник! – не выдержал я. – Диаграмму давай и хватит. Высчитываем среднюю, признаем, что это самая неудачная параллель из предыдущих четырех, и идем домой. В следующие трое суток меня не будить. Вырву телефонный провод, приварю дверь, а в уши натолкаю каменной ваты!
– Угу, – неожиданно покладисто ответил Эмиль. – Среднюю я вывел уже. Амплитуда колебаний постоянна, и можно сворачиваться.
– Какого черта тогда мы тут высиживали?! – взорвался я.
– Яйца высиживают, а не чертей, – Эмиль перенес последние показания в журнал, опустил несколько рычагов и отключил аппараты от сети.
– Связался я с тобой себе на погибель, – я собрал журналы, бумаги, чертежи и понес их в шкаф, пока Эмиль продолжал недвижимо стоять около аппаратов. Я уже превосходно знал, что в такие моменты, когда он замирает подобным образом, его мозг отключается от реальности, впуская в себя новую идею. И не успеет наступить рассвет, как у меня затрезвонит телефон, а в трубке захлебнется от восторга голос Эмиля.
– Здорово, полуночники! – заглянул к нам пожилой полноватый мужчина. Волосы с проседью зачесаны назад,
