исходя из них. Потому что хотят так поступать, а не потому что это полезно или хорошо для другого. Мысли мои бесповоротно запутались на середине своего полета, и я не смог их додумать и выразить, но обратился к академику: – Вот ты! Ты должен понять! Жизнь прожил, лекарства понаизобретал, на мышках понаиспытывал, пару-тройку вирусов искоренил, прививку, может, придумал. И что? Теперь что? Ходят молодые и радуются. Любят друг друга и таблетки твои глотают, чтоб меньше болеть. А ты? Тело состарилось, органы то тут, то там болят, а то и вовсе вскоре откажут! На женщину смотришь – разве не хочется тебе? А ведь, не можется, верно? Так, воспоминания только. И те – блекнут!
– Эмиль, ты до дома его доставь, а то мало ли что. Подустал парень. Надо было развести до меньшего градуса, – академик застегнул пиджак, зябко ссутулив плечи.
– Невежливо говорить обо мне в третьем лице!!! – возмутился я.
– Идите, третье лицо, проспитесь, – снисходительно улыбнулся академик и крикнул в темноту двора: – Николай! Доставь мальчишек, я пройдусь пешком.
Академик быстро скрылся по короткой липовой аллее за угол здания. Несмотря на пожилой возраст и избыточный вес, академик был всегда бодр и неутомим. И сейчас удаляющиеся шаги своим звуком в ночной тиши выдавали вполне жизнерадостного и энергичного обладателя походки.
– Чего ты на него взъелся? Оскорбил старика. Разве можно о таком говорить в лицо? – Эмиль был немного растерян и расстроен.
– Какая разница, в лицо или не в лицо. Я пример привел, почему мне за человечество не радостно. Ему радостно, что ли? Он своим таблеткам и болезням радуется, то есть тому, что у него осталось доступно для положительных эмоций. А вовсе не за человечество радеет. Вот так.
– Все это демагогия. А вот ты сейчас бесцеремонно человеку сделал, скорее всего, больно, – с грустью сказал Эмиль. – У меня вопрос: за что?
– Отвали, – я так и не нашел в себе никакого раскаяния, зато обнаружил в себе обиду, что Эмиль или академик не причинят другому вреда словами ли, делом, а я вполне могу не сдержаться. Обидно сделалось, что я не такой, как они. И мне показалось это несправедливым: почему я не могу чувствовать тоже, что и они? Эмиль понял мое состояние, и всю оставшуюся дорогу молчал. За годы совместной работы мы научились чувствовать и принимать друг друга. Он не осуждал меня сейчас. Мы просто ехали домой после нескольких тяжелых трудовых дней.
– Остановите здесь, – сказал я, когда машина приблизилась к моему дому. – Спасибо.
Эмиль выбрался из автомобиля вслед за мной.
– Ты куда собрался? У меня Марина дома, – остановил я его.
– Мне поговорить надо, – сказал Эмиль, когда водитель уехал. – Вспомни первую неудачу с этим прототипом.
– И что? – я мгновенно восстановил в уме диаграмму данных двухлетней давности.
– Мы дискретно вычисляли. Разброс большой брали. Выборку ничтожную сделали.
– Это мало влияет, – вяло отмахнулся я. – Меньше времени затратили.
– Сегодня
