нужно «считать этот предварительный акт справедливости полным ее выражением»: окончательно справедливость наступит при проведении «дальнейших реформ после освобождения от чужого ярма». «Для крестьянства, – писал Гельтман, – […] самой верной гарантией счастливого будущего является свобода, основанная на земельной собственности и как воздух необходимая для его политической жизни». Кроме того, указывал он, акт о наделении землей в собственность будет не только лозунгом к бою для зависимых от помещиков крестьян-земледельцев, но и примером для безземельных, гарантией того, что после победы восстания они получат землю. Гарантией для сельского люда должны были стать и выборные органы – сеймики, но их создание предполагалось отложить также до освобождения, поскольку они могли стать источником конфликтов, а во время восстания была необходима единая неограниченная власть. В статье Гельтмана затрагивался также вопрос о «национальном долге», то есть о падающей на всех выплате за передаваемую крестьянам земельную собственность. Заявляя о «безусловном наделении землей в собственность 7 миллионов крестьян» как о «жизненном условии всех гарантий и жизненном вопросе восстания», идеологи ПДО подчеркивали, что речь не идет о вознаграждении помещиков, о котором говорила либеральная шляхта, потому что «Польша возродится не через шляхту, а через люд, ибо только через люд она может восстать. В люде таится здоровый, чистый, не испорченный элемент». Поэтому, говорилось в статье Гельтмана в 1841 г., так важно ознакомить крестьян с политической и социальной программой будущего восстания: «таким образом, огромная масса, охватывающая 15 миллионов населения, та, что составляет сущность, опору, основу нашего общества, земледельческий класс получит сильную уверенность в духе и результатах революции». Что же касается шляхты, то она оценивалась как «бессильный элемент, как класс, как масса, представляющая Польшу, которая дала самые наглядные доказательства того, что не может встать во главе общества и вырвать его из пропасти несчастий». Тем не менее, Гельтман, отделяя шляхту от аристократии, признавал, что, в отличие от последней, названной им «антинациональным элементом», шляхта не обделена национальным чувством и также испытывает «жажду сбросить чужое ярмо», но выступает против социальной революции, опасаясь утратить свои привилегии. Он возлагал надежды на сознательность «здоровой» части шляхты, уповая на то, что она «больше не будет класть на одни весы собственный интерес и интересы страны и реабилитирует себя, искренне бросившись в объятия народной революции». Демократы твердо верили, что такие времена наступят: Польша, утверждали они, «восстанет либо одна, либо вместе с другими народами Европы, когда придет час восстания». При этом чужая помощь считалась за «самое второстепенное» условие, акцент делался на собственную готовность. «Если мы объединимся вокруг одной общей мысли, – писал Гельтман в 1841 г., – […] будем все как один человек думать, говорить