шепнул Сикорскому на ухо Нервозов. На что Сикорский нервно посмотрел на Нервозова, после чего не сводя с него своего взгляда, потянул свою руку к столу, где без труда нашёл ту самую, придающую ему уверенность бутылку, и вновь привлёк её и своё к ней внимание. Да так полноправно и крепко, что когда опустошённая бутылка была им отставлена на стол, то Нервозов при виде глаз в кучу Сикорского, только и смог сказать:
– Ну это, ты уж хватил лишнего.
Но если одни, как господин Сикорский, адаптировались к новым для себя, настоянным на воде, местным условиям, через своё смирение с действительностью, то другие, те, для кого всякое смирение претило их неусидчивому на одном месте нраву, как тому же Маккейну, не собирались вот так просто, через поглощение в себя местных условий существования (это относится к провианту и напиткам, уничтожая которые, Сикорский хотел подточить местные основы мироустройства), бороться с существующей действительностью.
И о том, как противостоять местному диктаторскому режиму, который установил на корабле капитан корабля Мирбус, видимо и хотел заявить за обеденным столом в ресторане сенатор Маккейн, обратив на это внимание некоторых близких себе по духу пассажиров корабля, недовольных своим подчинённым положением по отношению к главенствующему положению капитана Мирбуса. Но видимо капитан Мирбус решил действовать на опережение, и попытался сразу, на корню, затушить зачатки недовольства у этих вечно чем-то недовольных господ, – а такая его информированность насчёт характерности поведения своих пассажиров, не последних на земле людей, говорила о многом.
И не успел сенатор Маккейн в излюбленной им полной ненависти и сарказма манере, вперемежку с негодованием выразить озабоченность насчёт занятой деспотичной позиции капитана Мирбуса, как только здесь выясняется, безальтернативного, а значит навязанного им капитана, как тот путём использования им подручных инструментов, на этот раз морской качки, в один толчок тут же расшатывает его не столь крепкую позицию на своих ногах. Из-за чего Маккейн, дабы преждевременно не упасть в глазах своих соратников по столу, вынужден одной рукой ухватиться за спинку стула, а ноги расширить так, как он их никогда на земле широко не ставил.
Но только Маккейн сумел закрепиться на новых для себя позициях – он стоит в полусогнутом положении, ноги на чуть шире ширины его плеч, где одна рука придерживает в его руках бокал с шампанским, а другая удерживает его самого через спинку стула – и с проникновенным лицом, намекающим на его понимаемость всего сейчас происходящего (оно и значит он, знает, откуда надо ждать новой подлой атаки со стороны Мирбуса), посмотреть на своих соратников и слушателей, в отличие от него крепко сидящих на своих позициях, на стульях, за столом, как Мирбус предпринимает новую, до чего же неожиданную, а всё из-за своей подлости, атаку.
Так капитан Мирбус, каким-то
