сражаться на равнине, там, где есть простор нашей коннице! – заявил хан – К тому же, предпочитаем мы атаковать. Что до количества врагов – посчитаем в бою!
Он поднялся, давая понять, что окончательное решение им принято, и грузинскому царю не осталось иного выбора, как поддержать его.
– Слова великого воина! – воскликнул он, вскочив с золочёного стула – Да будет так! Атакуйте, а я с верными мне воинами составлю ваш надёжный резерв!
Ханы переглянулись, но промолчали в ответ. Они достаточно нагляделись на грузинских воинов и уже составили представление о их надёжности. Разумеется, никто и не собирался принимать их в расчёт, и они, покинув княжеский шатёр, продолжили совещание в тугоркановской юрте, продумывая действия своих отрядов. Им противостоял сильный и храбрый противник – потомки тех, кто когда-то соседствовал в Великой Степи с их предками, такие же степняки, как и они сами. В бою с такими трудно расчитывать на значимое превосходство: на коне они держались не хуже, и стреляли так же метко, как и кыпчаки. Весь расчёт в предстоящей битве строился на внезапности и дерзости. Решили атаковать в тот самый момент, когда утро только намеревается потеснить ночь, когда ещё окутывает сонную землю мгла, а разлитые озёрами тени отдыхают на траве. Атаковать решили так, как традиционно атаковали кочевники: усиленный центр сминал боевые порядки врага, нанося решающий удар, в то время как отряды правого и левого крыльев наваливались на фланги и тыл, круша охватываемого в кольцо неприятеля. Но в этот раз Тугоркан решил изменить одному из правил: в виду пограничного времени суток, приходящегося на первый этап сражения, пришлось отказаться от стрел лёгкой конницы, предшествующих атаке тяжело вооружённых воинов. Им надлежало выступать первыми, с задачей смять самый многочисленный отряд сельджуков, в глубине которого возвышались белоснежные шатры эмира Мардина и главнокомандующего Иль Гази с двуглавым орлом на развевающемся стяге. Когда обусловились обо всех, сопутствующих подготовке к сражению мелочах, в юрту вошёл встревоженный Давид.
– У меня плохие новости! – заявил он с порога – Надёжные люди сообщили, что ряд моих азнауров при начале сражения готовы переметнуться к врагу.
– Много ли под их началов воинов? – спросил Тугоркан, нисколько не изменившись в лице.
– Пара сотен, но, глядя на них, следом устремятся оставшиеся пятнадцать тысяч, и тогда при мне только и останутся, что пришедшие с Балдуином рыцари!
Хан Атрак поспешил уткнуть взор в колени, скрывая лицо, а Боняк, не скрывая ироничной улыбки, уставился на взволнованного царя. Лишь Тугоркан, приложив некоторое усилие, сохранил видимое спокойствие. Давид понял, что принесённая им весть нисколько не опечалила степняков, и что, питая открытое пренебрежение к боевым качествам грузинских всадников, они не только не заметили бы потерю двух сотен, но и всего
