Если он возьмет Сталинград – ему откроется дорога на Астрахань, Баку. И на Москву может пойти и взять ее, – заключил Саркисян.
– Считал тебя умным человеком, а ты о нашей кончине толкуешь, – горячо вмешался Манько, – а Сибирь какая у нас? Да и Москва наша и Ленинград держатся. О какой кончине можно говорить? Будем истреблять друг друга, а победит тот, у кого больше людей, а у нас-то и больше.
– Кому тогда жить, – вставил молчавший до сих пор Ген, – кто ж там останется? Нас уже не будет, когда до Сибири дойдет. Это все, братцы, решится раньше и решится, пожалуй, здесь. Может, мы и не доживем до победы, многие из нас не доживут – на то и война, а интересно, как это все произойдет? Дожить бы до того времени, когда его начнут гнать в шею.
– А пока он на твоей шее висит. Что ж ты думаешь делать?– спросил Манько.
– Что все будут, то и я. Драться. Из родных у меня, видно, никого не осталось. Все жили в Киеве. Евреи. Известно, что всех их уничтожили. Думаю, что жену-украинку и сына не пощадили. Так что некому даже оплакивать меня.
Тихо, проникновенно заговорил Саркисян:
– Несчастный еврейский народ – нация мучеников и изгоев на протяжении многих веков после лишения исторической родины. Фашисты приход к власти начали с обвинения евреев во всех трудностях немецкой нации и стали жестоко их преследовать: лишали работы, отбирали имущество, гноили в тюрьмах. Изгнали большинство из Германии. В эту войну фашисты решили уничтожить евреев не только в своей стране, но и в оккупированных странах, что и делают, – вздохнул глубоко и сказал: – Судьба евреев, армян и многих других народов зависит от того, выстоит ли Советский Союз в борьбе с фашизмом или будет побежден. Если наши народы немец превратит в рабочую силу, в рабов для себя, то евреев уничтожит, так же и армян, если не сам, то руками турок, как уже было. Может уничтожить и другие народы или часть их. Нам ничего не остается, как драться и только драться вместе с Россией до победы! Так нужно настраивать и подчиненных. За ночь нужно отремонтировать и отправить в батальоны четыре танка. Это наша работа, и пойдем ее делать, – встал и направился в мастерские. За ним стали подниматься и все остальные.
– Да, разговорами не изменишь дело. Пошли, – поднялся и Ген, догнал неразлучного друга, и оба ушли в сторону мастерских.
И я взял санитарную сумку и пошел в кошару, где ремонтировались колесные машины. У противоположных дверей на улице заметил оживленную группу водителей и механиков, среди которых жестикулировал старшина Кругляков, крепко сбитый, лет тридцати, несколько выше среднего роста.
– О чем разговор?
– Да вот из пекла вырвался старшина, невеселую историю рассказывает.
– Чудом в живых остался. И моя машина в пробоинах – борт зацепило, а у старшины капот и кабина в дырках, – говорил один из водителей.
– Хватит антимонию разводить! Подумаешь, напугали сверху, – раздался голос воентехника Гена из открытых ворот кошары, – за работу!
