повод для разговоров. Пошли.
– Садитесь, Майя, и выслушайте меня. Садитесь. Больше такого шанса не будет. Вас добивается Максимов и добьется. У вас другого выхода не будет...
– Откуда знаете!? Шепшелев наговорил? Сплетник! Хотя он сказал правду, – и расплакалась по-детски: руки на столе с сжатыми кулачками, голова на руках и содрогается в рыданиях всем телом. Пилотка упала с головы, короткие волосы, тонкая, почему-то длинная худая шея, лопатки и сдавленные рыдания. Какой сникшей, беспомощной была она в эти минуты. Видно, накопившиеся переживания, тревога, все пережитое и неотвратимость ожидаемого нашли выход в этих рыданиях. Я дотронулся рукой ее плеча, погладил, потрепал нежно волосы и произнес:
– Поплачьте, поплачьте – легче станет. Надо выплакаться.
Рыдания стали более звучные, со стенаниями, тело еще больше стало содрогаться. Наконец стала успокаиваться, полезла в карман халата, вытащила кусок марли, стала вытирать слезы, сморкаться, всхлипывая проговорила:
– Извините, надо же так раскиснуть, извините, как я расклеилась... ну и размазня. Тысячу раз простите.
– Вы меня не дослушали. Выслушайте! Максимов уже старый человек. У него есть семья, дети, возможно и внуки.
– Не оскорбляйте меня, – и опять расплакалась, – вы хоть не оскорбляйте!
– Прошу выслушать меня. Ваша связь с ним будет бесстыдством и позором, и я предлагаю выход, если не хотите стать его «пэпэже». Уверен, что пока не стали.
Она уставилась на меня:
– Застрелюсь, убью себя, но не стану потаскухой.
– Зачем себя убивать? Слушайте. Объявим себя мужем и женой. И тогда он не будет добиваться вас. Можем оформить наш брак – фиктивный брак, и я обещаю, что не буду претендовать на вас как на жену. Может быть, нам придется бывать чаще вместе на виду у всех, уединяться для людей, но, повторяю, я ни на какой интимной близости не буду настаивать. Если останемся живы, разведемся, и каждый найдет себе кого захочет. Кстати, я обручен, вернее, дал слово девушке, что если останусь жив, то после войны женюсь на ней, и она обещала меня ждать. Так что вы меня не опасайтесь. Я сказал все.
Она смотрела на меня заплаканными глазами, сидя на скамейке. Я стоял напротив и также смотрел на нее. Ждал решения, но она молчала и все смотрела на меня немигающими глазами. Из оцепенения нас вывел зов старшины Николаева:
– Доктор, ехать пора, все ждут, поехали! Целуйтесь и поехали. Ну и тихоня...
Он шел к нам, остановился, увидев заплаканное лицо доктора Майи.
– Извините, не хотел мешать, не знал, – стушевался он и попятился назад.
– Ну как?– спросил я Майю.
– Спасибо. Я подумаю, это так неожиданно. Спасибо, дорогой мой брат. Я подумаю, подумаю. Уже не так страшно мне. Спасибо.
Она подошла ко мне, положила руки свои на плечи мои, поднялась на носки, притянула меня и поцеловала в щеку:
– Езжайте к себе. Спасибо, спасибо. Я все обдумаю.
Смутила меня и лишила
