редакции «Комсомольской правды», либо прямой вызов Центральному Комитету партии. Называть подчинение комсомольцев (а значит, и членов партии) генеральной линии партии «службизмом» – значит призывать к пересмотру генеральной линии партии, к расшатке железной дисциплины, к превращению партии в дискуссионный клуб. С этого начал свою «работу» Троцкий. От этой же печки танцевал Зиновьев. Этот же путь избрал себе Бухарин. На этот путь становится и группа Шацкина – Авербаха – Стэна – Ломинадзе. Пора призвать к порядку эту группу, сбивающуюся на путь мелкобуржуазного (троцкистского) радикализма, так как только таким образом можно будет выправить этих молодых товарищей и сохранить их для партии».
А вот письмо находящемуся в отпуске Молотову от 5 декабря 1929 года:
«Молотштейну привет! Какого черта забрался как медведь в берлогу и молчишь? У нас дела идут пока неплохо. Сегодня решили увеличить неприкосновенный фонд продовольственных до 120 миллионов пудов. Подымаем нормы снабжения в промышленных городах вроде Иванова-Вознесенска, Харькова и т. п. О наших внешних делах должно быть уже известно тебе. Дела с Китаем должны пойти. Видно, здорово их попугали наши ребята из Дальневосточной (речь тут о конфликте на Китайской Восточной железной дороге, КВЖД. – С.К.). Только что получили от Чан Сюеляна телеграмму. Америку и Англию с Францией с их попыткой вмешательства довольно грубо отбрили. Мы не могли иначе поступить. Пусть знают большевиков. Думаю, китайские помещики тоже не забудут наших предметных уроков…»
Письмо человека – это его стиль, это сам человек. И человек, умевший писать такие письма, – хороший, духовно здоровый, энергичный, но очень занятой человек. Через три недели он пишет Молотову так:
«Привет Вячеславу! Я знаю, что в душе ругаешь меня за молчание. Нельзя отрицать, что имеешь на это полное право. Но войди в мое положение: перегружен до безобразия, спать некогда (буквально!)…»
В стране начинается обесценивание бумажных денег, потому что шустрые дельцы начинают скупать серебряную монету, спекулировать ею и припрятывать. Пятаков предлагает ввезти дополнительное серебро из Англии, но Сталин рекомендует другой метод – «проверочно-мордобойный».
Читатель, я не боюсь сообщить тебе эти слова Сталина, потому что применять такой метод к тем, кто ходит «весёлыми ногами» в часы народных трудностей, – это и есть высший гуманизм настоящего народного политического вождя. Ведь у труженика возможности скупать и припрятывать просто нет. Он деньги тратит на жизнь.
Не так ли?
Причём у Сталина всегда, всё время, которое он находился во главе государства, находилось время на всё… В том числе на литературу, театр, на искусство вообще и особенно на кинематограф.
Так, в том же 1929 году он просматривает программный для тогдашнего советского кинематографа фильм Эйзенштейна, Александрова и Тиссэ, вначале имевший название «Генеральная линия» и потом, по совету Сталина, названный скромнее – «Старое
