дядьку улетучилась у Фомина мгновенно, ее в душе заменила тягучая боль.
Негромко звякнули уздечки, и он стремительно обернулся на звук – на урочище въезжали гусары во главе с Карабеевым. Корчегин спрыгнул с седла, наклонился над женщиной и через секунду громко закричал:
– Она живая еще, теплая, ресницы дрожат! Кто тебя мучил, бабонька? Да говори ты! Не молчи, дуреха! Ах, тыв…
Крик резко прервался и превратился в душераздирающий хрип. Фомин ужаснулся – из груди солдата торчала длинная оперенная стрела. С губ закапала кровь, он попытался что-то сказать, но рухнул на траву. Не успел ефрейтор осмыслить случившееся, как дикие вопли взорвали тишину урочища. Боже всемилостивый!
Гусар Карабеева буквально изрешетили стрелами – солдаты хрипели и падали с седел. Но унтер все же успел начать ответно стрелять из револьвера, за ним грянули выстрелы из нескольких винтовок.
И только сейчас Фомин увидел врага – размахивая над головой кривыми саблями и стреляя из тугих луков, на луг, проломив стенку кустарника, вылетел десяток всадников на низкорослых, гривастых лошадках. Нелепый вид оружия и странная одежда напавших врагов, обшитая металлическими пластинками, круглые щиты и остроконечные шлемы привели даже бывалого ефрейтора в растерянность.
Однако через секунду он опомнился, вскинул винтовку, поймал в прицел одного из нападавших и, выдохнув воздух, плавно потянул спусковой крючок. Отдача ударила прикладом в плечо, и Фомин быстро передернул затвор. Снова прицелился, выстрелил. Затем еще, еще и еще…
Рядом загремели винтовки – вначале одна, потом две. Мозг отказывался понимать происходившее, но вбитые за годы службы рефлексы сами знали свое дело. Краешком сознания он отметил, что с гусарами и самим Карабеевым уже покончено – никто из них не стрелял в ответ, а лошади разбежались по лугу без седоков. Только мертвые тела солдат лежали серыми кочками, утыканные стрелами.
Примитивные луки оказались страшным оружием, но и винтовки Мосина в руках гусар собрали кровавую жатву – из странных воинов уцелело только двое. Но они не побежали – размахивая кривыми саблями и дико визжа на непонятном языке, кинулись в атаку на трех гусар передового дозора.
Фомин закинул на спину винтовку, в которой кончились патроны – их всего пять в магазине. Он понимал, что на перезарядку нужно время, которого остались считаные секунды, – а потому дал шенкеля, бросив лошадь в сторону ближайшего врага, и выхватил шашку из ножен.
– Так это татары?! – выкрикнул грек и тоже пошел на сшибку, поддержав своего командира.
С лязгом встретились стальные клинки, руку отшибло, и Фомин еле ушел от смертоносного лезвия. И тут же по затылку сильно ударило, шапка слетела с головы. Ефрейтор запоздало понял, что его попытались зарубить обратным потягом, но винтовочный ствол спас жизнь. Он оглянулся – Иваннопулос валился из седла, надвое располосованный саблей, а Корчегин вскинул винтовку и выстрелил.
Всадник
