имел право представительствовать от своих сторон и сословий на большом вече, и те, кто не имел такого права, но хотел все знать, побросав дела, поспешили в сторону Ярославова двора. И уже в пути услышали новости одну страшнее другой. Начали прибывать домой наголову разбитые московскими воеводами новгородцы, посланные в сражение первыми. Наконец-то, прибыл гонец, посланный к королю за помощью. Он сообщил, что магистр Ливонский не пропустил его в Литву, к Казимиру, продержав несколько дней в неволе. Магистру, конечно, не нравилось владычество московское над богатой соседней землей, но еще больше ему не нравилась возможность владычества литовского. Гонец добавил, что, судя по всему, ни немцы, ни ливонцы с помощью не спешат – пересылаются грамотами, совещаются, ополчения не собирают. Там же он узнал, что Казимир сейчас занят с войсками на западе – не до новгородцев…
Собравшихся на вече привел в ужас вид явившихся сюда окровавленных, с обрезанными носами и губами людей. Такой жестокости от своих единоверцев, от москвичей, никто не ожидал.
На возвышении, неподалеку от колокола, стояли степенный посадник хитроглазый Ананьин, бояре Иван Афанасьев и Никита Ларионов, ездившие в Литву подписывать грамоты, посадники Афанасий Евстафьевич, Панфил Селифонтович, Кирилл Иванович и другие. Они тоже смотрели на окровавленных, ободранных, без доспехов и оружия воинов и не находили слов, чтобы успокоить разволновавшийся народ. До бояр доносились проклятия и упреки:
– Где ваши хваленые литовские защитники?
– Допрыгались, накликали беду на Новгород!
– Радетели за свободу! Будет вам свобода! Вот великий князь сюда явится – всех порежет!
Но сторонников Литвы и воли оставалось ещё предостаточно, и они не молчали, защищая свою точку зрения:
– Еще не все потеряно, ополчение только вышло, мы можем еще победить.
– Так то против псковичей, а со стороны Москвы к нам путь теперь открыт: приходи и бери нас голыми руками!
– Да ведь замириться еще не поздно, – откликнулся, наконец, один из тех, кто принимал решения, боярин Никита Ларионов. Обернувшись к выборным, он громко объявил: – Мы посылали недавно гонца к великому князю за опасной грамотой для переговоров, и только что ее получили. Теперь можно к великому князю послов отправлять. Решайте, на каких условиях будем мир заключать. Только сдается мне, условия окажутся для нас тяжелыми!
Народ замолк, боясь пропустить хоть слово боярина. Но тут, откуда ни возьмись, на возвышение выскочила сама вдова посадская – полногрудая Марфа Борецкая, как всегда бодрая, свежая, богато одетая, в легком шелковой летнике с широкими рукавами. Зычным, далеко слышным голосом она перебила Ларионова, боясь, что тот, занимая промосковскую позицию, уговорит народ согласиться на все условия.
– Братья-новгородцы! Неужели мы так просто покоримся супостату? Неужели нет у нас стен крепких, пушек боевых, людей храбрых? Неужели я, баба, буду вас мужеству
