прямо в глаза, ослепляя его, – при атаке это преимущество немалое. И Холмский решился:
– Други мои! – прогремел его зычный голос, обращенный к дружине.
Народ на обоих берегах мгновенно затих. Князь поднял вверх руку с мечом – весь полк, расположившийся на пологом берегу реки, прекрасно видел его статную, словно слившуюся с конем фигуру в сияющих на солнце доспехах.
– Други мои, – еще раз громко повторил князь Даниил. – Пришло время послужить государю и Отечеству! Не убоимся ни тьмы мятежников, ни препятствий! За нас правда и Господь Вседержитель!
Он развернул своего коня и первый направился к воде. За ним с криками и возгласами «ура!» бросились его воины с поднятыми вверх рожанцами для стрел, рогатинами, копьями, мечами.
И вдруг свершилось чудо – это почувствовал и сам князь Холмский. Вода в реке только замочила копыта коня и при дальнейшем движении стала лишь чуть глубже. Дно словно поднялось на поверхность, обратив реку в большую лужу, и воины великокняжеские шли по воде, как сам Христос Спаситель. В оторопевших от неожиданности при виде небывалого чуда, замерших от ужаса и страха новгородцев полетели многочисленные стрелы. Передние кони, раненные их жалами, вздымались от боли вверх и сбрасывали неопытных седоков на землю. Малодушные вояки, не знавшие прежде сражений, в испуге ринулись назад, в тыл, подальше от берега, и начали давить густо стоящих за их спинами товарищей, еще толком не понявших, что же произошло.
Ужас объял новобранцев. Их более опытные воеводы пытались как-то поправить положение, кричали, требовали повернуть коней назад, к бою, но люди, только что столь храбро и решительно извергавшие проклятия в адрес противника, уже превратились в обычных плотников, сапожников, гончаров и пахарей, заглянувших в лицо смерти и вовсе не желавших отдаться ей. Они бежали прочь от нее, побросав оружие, затаптывая конями друг друга. Им везде мерещился безжалостно секущий саблей и колющий копьем противник. «Москва! Москва!» – раздавались душераздирающие вопли на огромной площади в двенадцать верст. Воины великокняжеские и действительно не терялись: секли, рубили почти не оказывающего сопротивление врага, преследуя его и разя без жалости, забирая в плен молящих о пощаде. Весь бой продолжался не более часа, после чего москвичи начали собирать к берегу пленных и тех раненых, которые могли сами двигаться.
Дмитрий Борецкий очнулся от того, что кто-то сапогом пнул его в бок.
– Этот тоже стонет, – услышал он голос, – знатный, видать, богатый! Может, очухается! Хорош пленник! Гляди, какие доспехи – с золотом и серебром, а меч-то, меч…
Дмитрий почувствовал, что у него вытаскивают из-под руки его драгоценный меч и инстинктивно схватил его. Открыл глаза и увидел над собой двух пеших и одного конного воина. Тут же вспомнил, что во время боя, когда он попытался оказывать сопротивление, кто-то сзади ударил его по голове то ли палицей, то ли топориком
