интереснейшая задача для кино, которое по определению должно растворять смыслы в визуальном, в «картинке». Особенно для игрового кино, которое может позволить себе «врать правду», стилизовать и костюм, и жест, превращая последний почти в хореографическую пластику. Добиваться роскошества «костюма и жеста» как роскошества «света и цвета».
И если режиссёр, вместе с оператором, художником, художником по костюмам, хореографом, прочими увлечены этим, если при этом они позволяют себе фантазировать, что-то привносить от себя, то язык не повернётся увидеть в этой «игре в роскошество», что-то обличительное.
Но откровенная театральность для Райта не самоцель, не ради «картинки», не ради любования роскошеством «костюма и жеста» он обратился к великому роману. Тем более не ради «картинки» обратился он к Тому Стоппарду для написания сценария.
Напомню, что Стоппард автор знаменитой пьесы «Розенкранц и Гильденстерн мертвы»[64] (шекспировский «Гамлет» глазами двух недотёп), а также политических пьес «Travesties» (историческая фантастика на основе гипотетической встречи Ленина[65], Джойса[66] и Тристана Тцара[67] в Цюрихе, где все они жили во время Первой мировой войны), «Every Good Boy Deserves Favour»[68] (пьеса-протест против советской карательной психиатрии).
В одном из своих интервью Стоппард признаётся, что когда начал писать трилогию о российских радикалах «Берег утопии», он сознательно игнорировал табличку на воротах «Посторонним вход воспрещён». Возможно, точно также, мысленно, он проигнорировал табличку «Посторонним вход воспрещён», когда работал над сценарием фильма «Анна Каренина».
Главным же принципом работы над сценарием стало для него «распознавание любви в разных контекстах». В том числе в мире этикетного «костюма и жеста».
Какие же смыслы можно вычитать в фильме «Анна Каренина» Райта-Стоппарда, если иметь в виду контекст настоящей книги?
Перед нами мир, застёгнутый на все пуговицы, спрятанный под этикетным костюмом и этикетным жестом.
У этого мира мужское лицо, но, разумеется, без женщин этот мир невозможен.
Как без них возможны все эти балы, приёмы, обеды, женщины придают им особую пикантность, особую усладу.
Как возможна гусарская удаль, без присутствия женщин.
Как возможны котильоны, адюльтер, многое другое, модное на французский манер, без женщин.
Как возможно роскошество «костюма и жеста» без женских нарядов, которыми женщины блистают на балах, на светских раутах.
Но высшие государственные интересы этого мира, его высший смысл, олицетворяют именно мужчины.
Государственный человек, государственная карьера, военный человек, военная карьера, это и есть высший смысл этого мира. А «костюм», на службе, в полку, на светских приёмах, его феноменальная оболочка.
У женщин же этого мира не столько «костюм»,
