смешными, но каким-то десятым чувством, подкоркой, они знают, что там, где они остановятся, Анна способна пойти дальше.
Не остановиться даже ради любимого сына Серёжи.
Анна божественно произвольна и божественно свободна.
Больная, на смертном одре она примиряет двух Алексеев.
…«Вронский подошёл к краю кровати и, увидав её, опять закрыл лицо руками.
– Открой лицо, смотри на него. Он святой – сказала она. – Да, открой, открой лицо! – сердито заговорила она. – Алексей Александрович, открой ему лицо! Я хочу его видеть.
Алексей Александрович взял руки Вронского и отвёл их от лица, ужасного по выражению страдания и стыда, которые были на нём.
– Подай ему руку. Прости его.
Алексей Александрович подал ему руку, не удерживая слёз, которые лились из его глаз.
– Слава богу, слава богу, – заговорила она, – теперь всё готово. Только немножко вытянуть ноги. Вот так, вот прекрасно. Как эти цветы сделаны без вкуса, совсем не похоже на фиалку, – говорила она, указывая на обои. – Боже мой, боже мой! Когда это кончится? Дайте мне морфину. Доктор! Дайте же морфину. Боже мой, боже мой!».
Но пройдёт некоторое время
…в романе это через несколько страниц, в фильме через несколько минут…
и она будет говорить брату
…продолжение человеческой комедии, ведь брат не в состоянии её услышать…
совсем другое.
…«Несмотря на брызжущее весельем расположение духа, в котором он находился, Степан Аркадьич тотчас естественно перешёл в тон сочувствующий, поэтически-возбуждённый тон, который подходил к её настроению. Он спросил её о здоровье и как она провела утро.
– Очень, очень дурно. И день, и утро, и всё прошедшие и будущие дни, – сказала она.
– Мне кажется, ты поддаёшься мрачности. Надо встряхнуться, надо прямо взглянуть на жизнь. Я знаю, что тяжело, но…
– Я слыхала, что женщины любят людей даже за их пороки, – вдруг начала Анна, – но я ненавижу его за его добродетели. Я не могу жить с ним. Ты пойми, его вид физически действует на меня, я выхожу из себя. Я не могу, не могу жить с ним. Что же мне делать? Я была несчастлива и думала, что нельзя быть несчастнее, но того ужасного состояния, которое теперь испытываю, я не могла себе представить. Ты поверишь ли, что я, зная, что он добрый, превосходный человек, что я ногтя его не стою, я всё-таки ненавижу его. Я ненавижу его за его великодушие. И мне ничего не остаётся, кроме…
Она хотела сказать смерти, но Степан Аркадьич не дал договорить»
Повторю, Анна божественно свободна. Не нравятся ей уши Алексея Каренина, не нравится как он стучит костяшками пальцев, не нравится визгливый голос мужа, ничего с этим она поделать не может, чтобы не говорили по этому поводу окружающие, сколько бы не рассуждали, что человека не следует воспринимать через эти «уши» и «стук пальцев», что
