границу между искусством и жизнью. К роману, фильму прибавилась живопись, прибавился визуальный образ.
А нетерпеливый читатель, который считает, что достаточно знает об импрессионистах, вправе опустить эту часть.
Импрессионисты научили меня не только смотреть, видеть, но и со-переживать и со-чувствовать
…уберём из этих слов чувствительные коннотации…
окружающему миру, который по определению постоянно меняется, постоянно не равен самому себе.
Кто знает, этот предмет, на который сейчас смотрю, бутылка, стакан, или вид из окна отеля на Тбилиси подо мною (24 октября 2015 года), крыши, крыши, улочка петляет вниз, прямо к памятнику Руставели[105], спуститься можно за десять минут, попробуй подняться, кто знает, эта бутылка, этот стакан, эта улочка, этот город, – каковы на самом деле, и есть ли они вообще, не означает ли они «есть» только то, что подсказывают моя голова и мои чувства.
Даже физики[106] стали сомневаться в том «что означает «есть»?», ведь это «есть» живёт доли секунды, не успев обнаружить себя, исчезает, перетекает, растворяется.
После того, как с помощью своего сверхчувствительно оборудования[107], физики смогли погрузиться в микромир, в глубины атома, даже обнаружили таинственную частицу[108], из которой многое состоит, но которая неизвестно когда и откуда возникает, когда и куда исчезает, стоит задуматься и нам, далеко не физикам. В глубинах этих предметах, до которых можно дотронуться, понюхать, попробовать на вкус, спрятаны таинственные микромиры, до которых не дотронуться, не понюхать, не попробовать на вкус, поэтому не стоит торопиться утверждать вот «это», вот «то», стакан, крыша, бутылка, улица, город.
А всё, на мой взгляд, началось с импрессионистов.
Они предвосхитили физиков.
Они предвосхитили многое, что позже закрепилось в культуре XX века.
После импрессионистов мы острее стали мыслить, чувствовать, как текуч, как изменчив, этот мир, как источают самих себя этот стакан, эта бутылка, крыша, улица, город, как они неуловимы, утром, днём, вечером, в солнечном освещении справа, слева, при ярком солнце, в тени, в сумерках, не поймёшь, где кончаются предметы и начинается воздух, которым они окутаны, возможно, и есть только один воздух, один эфир, в котором растворяются и отсвечивают предметы.
И в этом случае, остроумный парадокс Оскара Уайльда[109] – лондонские туманы не существовали, пока их не создал художник Уильям Тернер[110] – не покажется парадоксом. По крайней мере, не более чем представление о майя в древнеиндийской традиции[111]. Всё что мы видим вокруг, на самом деле не существует, одна иллюзия, отсвет вечных сущностей. Нет не только лондонских туманов, нет этого стакана, бутылки, крыш, улочки, нет самого города. Это и выражает термин майя.
…можно бесконечно продолжать этот ряд, стакан, бутылка, крыша, улица, город, но один предмет, скорее одно тело, один духовный феномен, хочется извлечь из этого ряда, выделить, обособить…женщину.
Не
Речь идёт о квантовой физике, в которой невозможно разделить материальный субстрат и его движение, как в классической физике.
